Луна над Сохо

ПОСЛЕ обеда пошел дождь. Проснувшись в гигантской кровати Симоны, я обнаружил, что комнату затопил белесый свет, а по стеклу барабанят крупные капли. Симона уютно свернулась рядом, щекой на моем плече, по-хозяйски обхватив меня рукой поперек груди. Осторожно повернувшись и высвободив руку, я взглянул на часы. Было начало третьего. Ладонь Симоны сжалась на моей груди, а глаза открылись. Она лукаво глянула на меня и начала целовать в шею. Я решил, что для беготни по Сохо на улице слишком сыро и что вечером, в Безумстве, наверстаю упущенное: внесу в базу ту кучу нудных данных. Скорректировав таким образом свой график, я перевернул Симону на спину и стал проверять, насколько сильно смогу ее возбудить без помощи рук. Когда я нашел губами ее сосок, она вздохнула и нежно погладила меня по голове. По правде говоря, я не совсем этого добивался.

– Иди ко мне, – сказала Симона, притягивая меня за плечи и разводя ноги. Я скользнул в нее сразу же, без малейших усилий. Почувствовав меня внутри, Симона сжала мышцы и сладко улыбнулась.

Я двинул бедрами.

– Подожди, – шепнула она.

– Не могу, оно само.

– Ну, сделай над собой усилие, – улыбнулась она снова, – поверь, оно того стоит.

И мы лежали, не двигаясь, слившись воедино. Вдруг я почувствовал странную дрожь в груди и животе. И понял, что это Симона напевает какую-то мелодию, не разжимая губ, напрягая диафрагму, или что там еще напрягают профессиональные певицы. Мелодию я не узнавал, но она навевала образы прокуренных кафе, где сидят дамы в шерстяных пальто и шляпках-таблетках.

– Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой, – выдохнула Симона.

– А я думал, я у тебя первый.

– Я имею в виду гипотетически, – сказала она, – если бы у меня были другие мужчины, ни с кем из них мне бы не было так хорошо, как с тобой.

Я снова дернулся, и на этот раз Симона двинула бедрами мне навстречу.

Потом мы опять дремали, вспотевшие и счастливые, в объятиях друг друга. Я бы мог так лежать вечно, но пришлось вылезать из постели из-за переполненного мочевого пузыря и мерзкого чувства, что я бросил дела, к тому же важные.

Симона, абсолютно обнаженная, лежала на кровати. Призывно раскинувшись и томно полуприкрыв глаза, она наблюдала, как я одеваюсь.

– Возвращайся в кровать, – мурлыкнула она, как бы невзначай обводя пальцем сначала один напряженный сосок, потом другой.

– Мы – Столичная полиция, могучая армия закона и порядка, которой нельзя спать, – сказал я.

– Да кто ж ей даст спать-то, – возразила Симона. – Напротив, в отношении меня она должна работать особенно усердно. Я плохая девочка и должна получать по заслугам.

– Прости, – сказал я.

– Ну, пригласи меня хотя бы на концерт отца, – попросила она.

Я рассказывал ей, что папа готовится к концерту. Но не упоминал, что он будет играть с группой Сайреса Уилкинсона.

– Я очень хочу познакомиться с твоими друзьями и мамой, – сказала Симона, – буду паинькой, честно.

Я подошел, наклонился и поцеловал ее. Она обняла меня, крепко прижалась, и я подумал: а, ладно, все равно они когда-нибудь узнают! И пообещал взять ее с собой.

Оторвавшись от моих губ, Симона откинулась обратно на кровать.

– Ну, вот, другое дело, – улыбнулась она и приложила ладонь к голове, в шутку отдавая честь. – Идите, констебль, вас ждет служба, а я буду томиться в одиночестве до следующей встречи.

Ливень перешел в мелкую морось, которую истинные лондонцы и за дождь-то не считают. Но, плюхая по лужам, я все равно тормознул кеб, чтобы доехать до Безумства. Там Молли как раз подавала на стол пирог с говядиной и почками, а к нему жареную картошку, пареный горох и морковь.

– Она всегда так, когда я болею, – пояснил Найтингейл. – А на завтрак наверняка будет черный пудинг. Полезно для крови.

Ужинали мы в так называемой Отдельной столовой, по соседству с общей библиотекой на первом этаже. Общая столовая могла вместить человек шестьдесят, и мы никогда ею не пользовались – а то Молли еще взбредет в голову накрыть там все столы. Однако и я, и Найтингейл переоделись к ужину: у нас обоих есть определенные стандарты, и сегодня днем один из нас очень старался не уронить свой.

Эмпирическим путем я выяснил, что, если Молли подала пирог с говядиной и почками, резать его можно только после того, как рассеется адски горячий пар, а начинка перестанет прожигать тарелку насквозь.

Найтенгейл проглотил пару таблеток, запил водой и поинтересовался, как идет расследование.

– Какое именно? – спросил я.

– Во-первых, дело джазменов.

Я рассказал все, что выяснил о бомбардировке «Кафе де Пари», и сообщил, что ищу Пегги да и Шерри тоже.

– Так вы считаете, их несколько, – задумчиво сказал наставник, – этих, как вы их назвали?

– Джазовых вампиров, – подсказал я. – Но не думаю, что они именно питаются музыкой. Это, как мне кажется, лишь побочный эффект вроде шума, который издает генератор, вырабатывая тепло.

– Tactus disvitae, – кивнул Найтингейл. – Новый вид вампиров, а? Вольфе бы оценил.