Ей понравились маленькие разноцветные мисочки, ползущие по подвижной ленте, и скоро возле ее тарелки выросла горка таких мисочек, словно курган из диковинных черепов. Ела она довольно изящно, но размеренно и целеустремленно. Я ограничился порцией острого риса с лососем. Желудок еще не вполне успокоился, но мне нравилось наблюдать, с каким восторгом она пробует каждое блюдо. К счастью, суши-бар закрылся до того, как заказы Симоны превысили лимит моей кредитки. Мы вывалились из Брансуик-центра и побрели по Бернард-стрит к метро «Рассел-сквер». Пока мы были в кино, прошел дождь, и мокрые улицы дышали свежестью. Симона остановилась и, обхватив меня за шею, притянула к себе. Ее губы пахли соевым соусом.
– Не хочу домой, – прошептала она.
– Может, пойдем ко мне?
– К тебе?
– Ну, вроде того.
Каретный сарай, конечно, не лучшее место для свиданий с ночевкой, но я категорически не хотел знакомить Симону с Молли, особенно учитывая, в каком та настроении. Не обратив никакого внимания на мои сокровища из разряда бытовой электроники, Симона сразу прошла в мастерскую со стеклянным потолком.
– Кто это? – спросила она, показывая на портрет обнаженной Молли на тахте и с вишнями.
– Она работала здесь много лет назад, – ответил я.
Симона лукаво прищурилась.
– Отвернись, – скомандовала она, – и закрой глаза.
Я подчинился. Позади меня тихо зашуршала одежда. Потом послышалось ругательство сквозь зубы, потом звук расстегивающейся молнии, стук подошв туфель по полу, шорох шелка, соскальзывающего с кожи. Пару секунд было тихо, потом старая тахта заскрипела: Симона устраивалась поудобнее.
– Можешь повернуться, – сказала она.
Она полулежала на тахте, обнаженная и прекрасная. Вазочки с вишнями под рукой не оказалось, и она просто запустила пальцы в спутанную гриву своих темных волос. Она была такая соблазнительная, что я даже не знал, с чего начать.
А потом увидел в уголке ее рта маленькое красное пятнышко вроде винной родинки. Измазалась, наверно, когда ела, подумал я, но тут пятно прямо у меня на глазах разрослось в зияющую рану. Челюсть с отвратительным хрустом раскололась, неровный треугольник кожи оторвался с лица, обнажая мышцы, жилы и кость. Хрясь! Кость лопнула, и отвалившаяся челюсть повисла, как у сломанной куклы.
– Что такое? – спросила Симона.
Ничего. Ее лицо снова стало прежним, округлым и прекрасным, но улыбка угасла оттого, что я отшатнулся.
– Питер?
– Прости, – выдохнул я, – сам не знаю, что на меня нашло.
Опустившись на колени рядом с тахтой, я бережно подложил ладонь под щеку Симоны и слегка сжал. Кости внутри были целыми и твердыми, и это успокаивало. Я начал ее целовать, но через миг она увернулась.
– Что-то случилось?
– На работе был один неприятный случай. Со смертельным исходом, – ответил я.
– О, – выдохнула она, обнимая меня, – какой именно?
– Мне нельзя об этом рассказывать, – сказал я и, чтобы отвлечь ее, скользнул ладонью по ее бедру.
– А если б было можно, ты бы мне рассказал?
– Конечно да, – кивнул я.
На самом деле не рассказал бы.
– Бедный ты мой, – шепнула она и приникла к моим губам.
Теперь, когда я крепко прижимал ее к себе, жутких галлюцинаций больше не было. В какой-то момент тахта под нами угрожающе заскрипела, раздался треск ломающегося дерева. Мы поспешно вскочили, но только для того, чтобы я кинул на пол несколько подушек и поверх них плед. Потом Симона толкнула меня, и я упал на спину, она оседлала меня и… все было резко, страстно и просто восхитительно, а потом она в изнеможении опустилась мне на грудь, мокрая и скользкая, словно рыбка.
– Вот странно, – сказала она, слегка отдышавшись. – Я всегда любила гулять. А с тобой мне совсем не хочется выходить из дома.
Скатившись с меня, она скользнула ладонью по моему животу и ниже, мягко обхватила яйца.
– А знаешь, чего мне сейчас хочется? – мурлыкнула она.
– Пирожные в холодильнике, – ответил я.
У меня снова встал, и я направил ее ладонь выше.
– Ты просто чудовище, – выдохнула она. Несколько раз двинула пальцами вверх-вниз, словно проверяя мою готовность, потом наклонилась, быстро поцеловала головку. Встала и направилась к холодильнику.
– Япошки, конечно, хорошо готовят, – сказала она, – но в сладостях, я тебе скажу, они ничего не понимают.
Потом, совершенно измотанный, я все равно не мог уснуть и лежал рядом с Симоной под окном в потолке, глядя, как дождь заливает стекло. Симона снова положила голову мне на плечо, по-хозяйски закинула ногу на мое бедро и еще обняла за талию, словно хотела быть уверена, что я никуда не смоюсь посреди ночи.
Я не плейбой, но раньше ни с одной девушкой не встречался дольше трех месяцев. По мнению Лесли, мои бывшие в какой-то момент начинали чувствовать, что я теряю к ним интерес, а потому старались бросить меня первыми. Мне это виделось несколько иначе, но Лесли божилась, что может запросто составить календарь моей личной жизни. Циклический, говорила она, как у майя, и с аналогичным апокалипсисом в конце. Лесли такая умная, когда не надо.