Луна над Сохо

Я глядел на Симону, уютно устроившуюся у меня под боком, и думал: даже если все так, у меня в запасе еще два месяца. Потом, конечно, подключилась та часть мозга, в которой всегда живет коп. И снова задалась вопросом, не имеет ли Симона отношение к смертям джазменов. В конце концов, она же жила с Сайресом Уилкинсоном. Но ведь Генри Беллраш на момент смерти жил с женой… А вот другой вопрос, еще интереснее: если Симона действительно «дитя ночи» и соблазняла музыкантов, чтобы пить их жизненную энергию, то зачем же она спит со мной, которому не досталось не только отцовского таланта, но даже и вкуса к хорошей музыке? Да и на тех фотографиях сорок первого года я ее не видел.

На самом деле в колледже нам читали лекцию на эту тему, и большинство ее успешно проспали, так как по ней не было ни зачетов, ни эссе. Но в памяти все же всплыли слова лектора о том, что естественные инстинкты полицейского могут быстро перерасти в неконтролируемую паранойю. Жизнь невероятно сложная штука, говорил он, и совпадения будут подстерегать вас на каждом шагу. Если утром подозрения тебя не оставят, сказал я себе, просто проверишь ее алиби по всем подозрительным смертям в прошлом году. Ведь ничто так не укрепляет отношения, как допрос с пристрастием во время завтрака.

С этой мыслью я наконец погрузился в сон. А утром обнаружил, что Симона с первым лучом солнца улизнула, оставив меня сладко спать. Оставалось надеяться, что это не было дурным предзнаменованием.

Тем же утром меня вызвали в Центр Джона Пила в Хендоне, где два офицера отдела профессиональных стандартов должны были со мной «побеседовать». Беседовали в переговорной, за чаем, кофе и относительно съедобным печеньем «Сейнзбери». Короче, вполне культурно. Установив, что у меня было законное основание находиться в тот день и в то время на соответствующем этаже Центрального Вест-Энда, они стали спрашивать о погоне за подозреваемой до Трокадеро-центра, и о ее последующей гибели вследствие падения с балкона верхнего этажа. Четкая запись камер, очевидно, не оставляла сомнений: меня и близко не было рядом с подозреваемой, когда она упала за перила, и значит, я не мог ни столкнуть ее туда, ни, напротив, удержать ее и предотвратить падение.

Удовлетворившись моими объяснениями, они разрешили мне вернуться к работе, но предупредили, что только начали расследовать этот случай.

– Возможно, к вам будут еще вопросы, – сказали они.

Я был почти уверен, что мне предложат воспользоваться психологической поддержкой, но никто не предложил. И очень жаль, потому что как раз это бы сейчас не повредило. Но негласные правила, к сожалению, ужасно строги. Офицер полиции, будучи настоящим мужчиной, может принять психологическую помощь, только если ее навязывает какой-нибудь инспектор по социальным проблемам, обчитавшийся «Гардиан». Да не просил я ни о какой поддержке, объясняете вы потом коллегам, но что было делать, если этот крючкотвор развел сантименты? Ну а потом, выпив залпом свою пинту, можно возвращаться к службе, сохранив репутацию бесстрашного копа.

Помимо рапорта для отдела профессиональных стандартов, я должен был еще составить отчеты для файлов по нашим делам. Их я решил загрузить из своей техкаморки и выслал предварительно на проверку Лесли. Она предложила специально сделать несколько ошибок, ибо ничто так не выдает липовый отчет, как скрупулезно перечисленные факты. И, вообразив себя простым гражданином, я «перепутал» кое-какие детали. Лесли также выразила мнение, что гоняться за подозреваемой в Трокадеро в одиночку было не только глупо, но и непрофессионально. Ей, мол, жаль такое говорить, но я стремительно деградирую, поскольку она не может быть рядом и держать в узде мои дурные привычки. Я не перебивал и не возражал – пусть почитает мне нотации, это ее хоть немного порадует.

Потом пообещал впредь быть осторожнее.

Днем доктор Валид отпустил Найтингейла домой, и он вернулся, только чтобы переодеться, а потом сразу уехал в клуб, руководить группой криминалистов. На вопрос, нужен ли я ему, он ответил «нет» и выдал мне список литературы, в котором, кроме всего прочего, значился глоссарий Бартоломью на латыни. Думаю, он рассчитывал, что я проведу весь день с книгой в одной руке и словарем в другой. Но я просто загрузил текст в соответствующий раздел электронного переводчика, после чего оставалось только довести до ума ахинею, которую он мне выдал.

Бартоломью выдвинул идею, что с помощью магии можно соединить в одном организме качества двух совершенно разных существ, в нарушение великой цепи бытия. Той всеобщей иерархии, внизу которой находятся черви, а на вершине – ангелы. На полях моей книги кто-то оставил комментарий, тоже на латыни. «Человек – это природа, а природа – это человек» – так перевел его мой электронный помощник.