Луна убывает

Вампиры скользили по сумеречным улицам невесомыми тенями, вклинившись между сном и явью, и лишь шелест шелкового платья Шарлотты оповещал об их появлении. Улицы новых кварталов пустели с наступлением темноты. Кое-где в окнах теплился желтый свет газовых рожков. Благонравные горожане укрывались за крепкими дверьми своих домов, воздавали должное сытному ужину с вечерней газетой и отдыхали от праведных трудов. Лишь одинокий фонарщик-лири еженощно обходил улицы, останавливаясь у каждого столба. Шест в его руках, на конце которого колыхалось негасимое пламя, напоминал маяк, горящий во тьме. Лири поднимал шест и поочередно зажигал газовые фонари, даря городу тусклое рассеянное освещение. Переходя железнодорожные пути по Северному мосту, Шарлотта невольно загляделась на Эдинбург, засыпающий в сумеречной сени Солсберийских холмов. Желтые огоньки в руках фонарщиков двигались по причудливым извивам улиц внизу, отмечая их путь, и следом, подобно светлячкам, вспыхивали фонари.

Очертания родного дома Шарлотты на улице Чертополоха грозно выступали из сгущающейся темноты. Пекарня была закрыта, и дом погрузился во мрак, лишь в комнате матери на третьем этаже слабо мерцал свет лампы. При виде знакомого входа с полустершимися ступенями Шарлотта невольно вздрогнула, на нее нахлынули воспоминания. Она пошарила под ковриком и обнаружила ключ, – видимо, мать оставила его там в надежде на возвращение Гризель. Шарлотта не желала знать, как Элспет отреагировала на исчезновение Гризель, искала ли старшую дочь после похорон младшей. Руки у девушки предательски подрагивали, поэтому она передала ключ Ричарду. Тот отпер дверь, они бесшумно вошли внутрь и поднялись в столовую.

– Я не хочу ее видеть, – шепнула Шарлотта одними губами.

Ричард понимающе кивнул, вручил ей ключ и начал разливать керосин из канистры по комнате. Затем сделал знак жене отойти к двери и чиркнул спичкой. Откинув вуаль, Шарлотта завороженно смотрела, как деревянная мебель и дощатый пол одеваются ярким пламенем. В ее расширенных зрачках отражался огненный танец. Ричард взял жену за руку, мягкую, как у тряпичной куклы, и вывел вниз по лестнице из дома. Затем с величайшими предосторожностями запер дверь снаружи.

Стоя на противоположной стороне улицы, Шарлотта с упоением вдыхала запах гари и наблюдала за пожаром: как едкий дым окутывает дом и мечется за стеклами безжалостный огонь. Ричард обнимал ее за талию, и ей было несказанно хорошо от ощущения собственного всесилия и безнаказанности. Ее прежняя жизнь исчезала на глазах во всепожирающем пламени. С прошлым было покончено.

Последующие годы с Ричардом потекли незаметно, проплывая мимоходом и сливаясь в десятилетия. Омнибусы и кэбы на конной тяге сменились автобусами, трамваями и такси. Электричество вытеснило газовое освещение, и фонарщики-лири перестали совершать обход на исходе дня, вооружившись шестом и приставной лестницей, чтобы зажечь фонари и поутру потушить, когда над заливом Ферт-оф-Форт загорится заря. Эдинбург – довольно консервативный город, чтущий традиции, но и он оказался подвержен переменам, к которым Шарлотта постепенно привыкала: электричеству, интернету, наплыву туристов во время летних фестивалей, к футбольным фанатам, горланящим песни в пабах, к вечному карнавалу на Королевской миле. Всю свою долгую жизнь она прожила здесь, практически никуда не выезжая. Время для вампиров текло по-другому, но и они тяготились скукой, в глубине души чувствуя бесцельность своего существования.

Шарлотта и опомниться не успела, как они с мужем отметили столетний юбилей совместной жизни, а потом и полуторавековой. В целом она считала их брак вполне сносным, а себя – довольной супружеством. Шарлотта ни разу не пожалела о своем обращении в вампира – она была лишена жалости к людям, поэтому убивала легко и играючи, как расшалившееся дитя. Однако некоторые внутрисемейные секреты омрачали ее существование, о чем Шарлотта стеснялась поведать кому-либо, даже Сусанне. Но та догадывалась, что происходит у них за закрытыми дверьми.

В постели Ричард никогда не заботился об удовольствии жены, оставляя его на волю случая. Шарлотта каждый раз ощущала боль, когда он преодолевал ее неистребимую девственную преграду. Только когда у них случалась близость дважды за один день, она не успевала восстановиться, и кровь не лилась. Но и в такие моменты Шарлотта оставалась зажатой и невосприимчивой, подсознательно ожидая, что будет больно. Она не могла по-настоящему наслаждаться близостью с любимым мужем и чувствовала себя неполноценной.

– У всех женщин так, за исключением распутниц вроде Сусанны, – внушал ей Ричард. – Добродетельные жены не способны испытывать низменную похоть, как орущие по весне кошки. Их удел – ублажать мужа, подчинять ему душу и тело, предвосхищая его желания. Женщина должна смириться с супружескими объятиями, чтобы удовлетворять мужские потребности. Скромной замужней даме унизительно поведение, свойственное любовнице или куртизанке. Даже подобное сравнение оскорбительно для женской чести.