Луна в Водолее

— Да, отец Никодим — наверное… и — скорее всего… а как же убийство не рожденного ребёнка? Ведь с него — с этого страшного греха — всё и началось!

— Погоди, Мария… тебе, кажется, Нечистый дал ясно понять, что, лелея в душе этот, давным-давно тебе отпущенный грех, ты в отношении своего Льва постоянно совершаешь другой — грех нелюбви? И не обольщайся, что только плотской — дурацкая ночнушка, искусственная фригидность! — нет, сатанинский грех нелюбви к самому близкому для тебя человеку. Ибо, несмотря на всё твоё якобы снисходительно презрительное отношение к сексу как к чему-то низменному, стоило тебе всерьёз обеспокоиться, что Лев может уйти к другой женщине — возревновала-то, спасу нет! «В Великореченск, немедленно, выцарапывать глаза мерзкой, бесстыжей твари», — ишь! Прямо-таки «Леди Макбет Мценского уезда»!

— Но… отец Никодим… это же Враг! Внушил мне такую ревность! Ведь стоило поговорить с вами — и его чары рассеялись!

— Ага, Мария, и ты сразу стала безгрешной! Всю вину свалив на Лукавого! Ничего не скажешь — очень удобно! Нет… мне, пожалуй, следует ещё немного побыть в роли психоаналитика… только, Мария, хоть это и очень трудно… попробуй не врать себе… какой бы неприглядной тебе ни показалась правда… Решаясь на аборт, ты ведь не думала, что это убийство?

— Нет, отец Никодим, не думала. Я ведь тогда не только от церкви, но и от веры была ещё очень далека. А тут… комната в коммуналке, дадут ли квартиру — неясно, Лёвушка (каждую субботу и воскресенье) пьяный… а медицина, с одной стороны, пугает: мол, рожать от пьющего, большая вероятность родить урода, а с другой — «утешает»: до восьми недель зародыш ещё не человек… а тут, как на грех, у Лёвушки образовались отгулы, и он, кроме субботы и воскресенья, пьёт в понедельник, во вторник, в среду… вообще-то такие запои случались у него крайне редко… и надо же! одно к одному! Всё так совпало! Ну, я и решилась…

— Рожать, стало быть, не хотела…

Не столько спросил, сколько констатировал факт Никодим Афанасьевич. Однако женщине, растревоженной воспоминаниями, такая бесстрастность показалась едва ли не оскорбительной, и её ответная реплика прозвучала достаточно вызывающе. Впрочем, не следует забывать и о выпитом коньяке.

— Отец Никодим! Но ведь я это вам — на исповеди! Во всех подробностях! Рассказала давным-давно! И вы мне простили этот ужасный поступок! А сейчас? То говорите, чтобы я не лелеяла свой Бог знает когда совершённый грех, то тут же упрекаете в нежелании иметь ребёнка? Так простили вы меня, в конце концов — или нет?!

— Мария, Господь с тобой! Если ты поняла меня так — извини ради Бога! Какие упрёки и, главное, от кого?! От недостойного пастыря — от грешника несравнимо большего, чем ты! Нет, Мария, что ты сознательно не хотела иметь ребёнка, знаю — по твоему искреннему раскаянию, Бог тебе этот грех простил — я о другом… понимаешь, мне, как скверному психиатру, в голову только сейчас пришло, что и бессознательно ты его не хотела тоже. Независимо от внешних обстоятельств: сугубо материалистического образования, пьющего мужа, тесной жилплощади и прочих прелестей «развитого социализма».

— Так, значит, — немного подумав, Мария Сергеевна сделала вывод, вроде бы не вытекающий непосредственно из слов отца Никодима, — на Лёвушку мне не роптать, не ревновать, а всё, что через него посылает Господь, принимать со смирением — как искупление за мою стервозность? И тогда, может быть, Враг от меня отстанет?

— Уверен, Мария… Особенно — если сумеешь быть поласковее со своим Львом. И ещё… ни в коем случае не укоряй себя недостатком любви! А то, знаешь, Лукавый и за это очень даже способен уцепиться! Разумеется, молись, чтобы Бог увеличил в тебе этот дар, но не занимайся самоедством за его малость… что есть — то есть… вера, надежда — это же очень много! И потом… кто мы такие, чтобы с уверенностью судить себя?.. ведь твоё желание — помолиться за мою бедную девочку… вряд ли бы оно пришло без любви!

Вновь умилившись сама себе — скрытая похвала отца Никодима мёдом прошла по сердцу! — Мария Сергеевна вновь переменила направление разговора:

— А отец Паисий? Он, по-вашему, стал бы молиться за Ириночку?

— Он бы — конечно! Но главное, Мария, даже не это. Он — почему-то сейчас я в этом совершенно уверен — смог бы найти для меня слова утешения… нет, каким же я всё-таки был идиотом! Не оценил, не понял! Замкнулся в своей гордыне!

— Отец, Никодим, миленький, не убивайтесь, пожалуйста! Ведь Бог бесконечно Благ! И бесконечно нас любит! И обязательно простит вашу Ириночку!

— Спасибо, Мария! Мы с матушкой Ольгой так друг друга и утешаем — этими же словами! Но услышать их от тебя… огромное, Мария, спасибо! И знаешь… когда твой Лев возвратится в Москву… мне было бы очень не худо с ним встретиться… скажи ему, что я сейчас далеко не тот, каким был в девяносто втором году…

— Отец Никодим, но и Лёвушка — тоже… Если раньше его нападки на церковь шли в основном от ума, то теперь — от сердца. Боюсь, что моя стервозность его душевно ожесточила.