— Не знаю… НАДЕЖДЫ — да, очень прибавило… «чаю воскресения мертвых и жизни будущего века» — это теперь для меня не просто обещание, это… смысл всего, что я здесь делаю… ну — на земле… а любви? Если спросить у Льва — он бы сказал, что, напротив, убавило… но ведь плотская любовь — она же… хотя… духовно я тоже — ближе к нему не стала… как ни надеялась… наоборот… из-за того, что он не воцерковлён, духовно мы очень отдалились…
— Вот, вот, Мария! «Из-за того, что он не воцерковлён», — о, неизбывное наше лукавство! Я люблю так — стыдясь, в темноте, в ночнушке — значит и ты люби только так! В противном случае — ты любишь неправильно. У тебя не любовь, а похоть! Словом — делай, как я! И это навязывание своей воли ты можешь считать духовностью? Прости, Мария! Это я уже не о тебе — о себе!
— Почему же, отец Никодим, и обо мне тоже… Нет, положа руку на сердце, любви у меня не прибавилось — точно… если — не наоборот… и что же?.. всё зря?.. зря-я-а-а!
Мария Сергеевна всхлипнула и разрыдалась. Правда, благодаря выпитому коньяку, не слишком горько — слезами, которые всегда наготове у большинства женщин: назовём их «дежурными» — да простят нам милые дамы!
Растерявшийся поначалу отец Никодим — а несмотря на полагающееся по должности холодноватое «слезолюбие», он так и не научился профессионально относиться к слезам — в плаче женщины не услышав истинного страдания, легко овладел собой и со смесью участия и едва заметной иронии стал утешать свою духовную дочь:
— Поплачь, Мария, поплачь. Коньяк со слезами — душе на пользу. Это я тебе говорю как доктор. А как священник… не впадай в грех уныния! Ах, любви у меня не прибавилось — и, значит, всё зря! Глупость, Мария — девчоночье самоедство! Ну, когда юная девушка часами вертится перед зеркалом, жутко злясь на действительные и мнимые недостатки. Особенно — мнимые. И нос-то у неё коротковат, и губы-то у неё толстоваты, и глаза-то у неё маловаты, а подбородок вообще — как у цирковой мартышки! Впрочем, из-за чего бесятся юные девушки — ты наверняка знаешь лучше меня. А вот из-за чего страдают девушки не совсем юные… и, может быть — не совсем даже девушки…
Натужные и малосмешные остроты священника, тем не менее, благотворно подействовали на женщину — Мария Сергеевна, улыбнувшись сквозь слёзы, попробовала ответить ему в тон:
— Не совсем старая, не совсем пьяная, не совсем девушка заглянула в зеркало и, увидев, что у неё мало любви, предалась безудержному отчаянию. И предавалась бы ему неизвестно сколько, если бы рядом не находился её мудрый наставник… который… впрочем, отец Никодим… а ведь это я — из-за вас! Ну — как в зеркало — заглянула в вас!
— Само собой, Мария — а как же иначе! Ведь ближний — единственное зеркало для души. Вот только смотреть в него, в отличие от отражающего стекла, мы, как правило, очень боимся. А если случайно и ловим душевные отражения, то тут же отнекиваемся: нет, это не я! Причём, в большинстве случаев — искренне. Не узнаём себя в том духовном уродце, который отразился на миг во взгляде, слове или поступке ближнего. Хотя… ладно, Мария! Эти психологические изыски — ну их в болото! Время позднее, а сия тема — неисчерпаема и необъятна…
— Отец, Никодим, минуточку! Но ведь вас можно понять и так… ну — как мой Лёвушка?! Будто и вы лично, и вся Церковь в целом, зациклившись на первородном грехе, навязываете своим прихожанам их искажённый духовный образ? С одной стороны: чувство неизбывной вины перед Богом, а с другой — иллюзию, будто разрешительная молитва священника покрывает любые грехи!
— «Иллюзию»? Однако, Мария! Если бы ты не цитировала сейчас своего Льва… а посему, не укоряя, спрошу только: а ты сейчас — вот в это мгновенье! — веришь, что исповедь священнику и его разрешительная молитва освобождают тебя от греха?
— Да, отец Никодим, верю, — не задумываясь ответила Мария Сергеевна, — разумеется, в том случае, если я искренне раскаялась…
— Вот, вот, Мария… чуешь, какой здесь каверзный камень преткновения? И для исповедующегося, и для исповедника? Как в действительности определить меру раскаяния? Ведь, несмотря на свой сан, священник такой же слабый и грешный человек, как и его паства… ладно, нам с тобой не след забираться в дебри богословия… Скажу только: хорошо, Мария, что на вопрос о вере ты ответила мне не задумываясь — значит, веришь не сомневаясь… ВЕРА, НАДЕЖДА — это, Мария, очень не мало! А ЛЮБОВЬ?.. без которой пространство духа бывает страшно искажено… и то, Мария, уже очень много, что ты смогла признать в себе её недостаток! Особенно — что воцерковление тебе не прибавило любви. Другое дело — не впасть из-за этого в грех уныния… «Ах, мало любви» — а Враг-то и рад стараться! Так и норовит вцепиться в уязвлённую сомнениями душу! Ведь все твои искушения — начиная со вторника и кончая сегодняшним — разве не на этом их выстроил Лукавый? С присущим ему коварством обвинив тебя в недостатке любви? Зацепившись за твой действительный грех, Мария, — за тайную богопротивную епитимью — мерзавец в твоих глазах смог его раздуть до вселенских масштабов!