Луна в Водолее

Рассказав о болезни Виктории, он немножечко помедлил и эдак застенчиво — то ли делясь опытом, то ли ища совета — вдруг обращается ко мне: «Отец Никодим, вам Вика на исповеди, наверно, сказала, что за прошедшие две недели имела близость с тремя мужчинами?». Я, естественно, подтвердил. — «Так вот, я, знаете, не уверен, что это случилось в действительности… а точнее, напротив, почти уверен, что ничего подобного не имело места…» — Приехали, называется! Эротический бред в полной красе! — «Но и того, что за прошедшее время она вообще не вступала в интимные отношения, этого, как вы понимаете, я тоже утверждать не могу — представляете себе, положеньице?..» — Ещё бы! Из своей психиатрической практики я знал, что у подобных больных почти невозможно обличить бред от действительности — разве что в стационаре, где они под строгим контролем. Но для психиатра это не является принципиально важным, для него главное: сам факт наличия бреда. Есть бред — есть болезнь. Другое дело — священник. Представляешь, Мария, исповедуется тебе такая — и? В чём, собственно, она грешна? В любодеянии и прелюбодействе? — возможно… В греховном самооговоре? — тоже не исключается. Ведь подобные больные отнюдь не всегда полностью убеждены в своих фантазиях. Иногда — действительно: наговаривают на себя, чтобы привлечь внимание окружающих. В психиатрии — для диагностики — подобные оттенки имеют существенное значение. А в Церкви? Для исповедующего священника? До случая с Викой — представь, Мария! — я об этом совсем не задумывался. В чём грешник кается, за то и отчитывал, за то и накладывал епитимью — и, прочитав разрешительную молитву, то ему и отпускал. Интересовался только, не забыл ли он какие-нибудь из своих грехов. А что исповедующийся может на себя наговаривать — не приходило в голову! Психиатр — блин!

— Но ведь, отец Никодим, священник, мне кажется, и не должен вникать в такие оттенки? Ведь какая разница — мысленно или в действительности согрешил тот или иной человек? Ведь Христос нас учил…

— Умница, Мария! Хорошо усвоила Святое Писание. Но только подумай… грех самооговора… ты о нём много слышала? Или читала?

— Ну, в такой форме, как вы представили, нет. Только от вас. На исповедях, когда вы спрашиваете, не наговорила ли я на себя чего-нибудь ложного. Но ведь, отец Никодим, самооговор — это ложь… а о грехе лжи и сказано и написано более чем достаточно. И я, признаться, не вижу здесь никакой проблемы…

— Так-то оно так, Мария, но когда священник у исповедующегося спрашивает, не солгал ли он, то в первую очередь имеет ввиду грех против ближних — то есть, не причинил ли он им вреда своей ложью… Вообще-то, Мария, в отличие от тебя, я вижу, что здесь много спорного и неясного, но… не нам с тобой решать эти запутанные проблемы! Пусть богословы трудятся! Знай только, что спрашивать у исповедующегося, не наговорил ли он на себя чего-нибудь ложного — это я позаимствовал у отца Паисия. К сожалению — одно только это…

— А вы что, отец Никодим, так у него и спросили? Ну — какие грехи он отпустил Виктории? А тайна исповеди?

— Понимаешь, Мария, если строго, то — да. Мы с отцом Паисием оба её нарушили. Сначала — я; после — он. Но… не мог же я допустить, чтобы любительница кофе, по своему дремучему невежеству, осквернила Святое Причастие?! А отец Паисий… он ведь обратился в форме вопроса. Зная, что до него Виктория исповедалась мне. Так что в этом случае говорить о нарушении тайны исповеди… ну, а когда я спросил, каким образом он разрешил сию казусную проблему — это уже, так сказать, обмен опытом. А если без шуток — ответ отца Паисия явился для меня почти Откровением. Я, говорит — уже очень давно. Когда, подобно Виктории, женщина мне начинает хвастаться многими любовниками, в первую очередь спрашиваю, а не наговариваешь ли ты на себя, голубушка? После войны это, знаете, было очень распространено. Когда на всю деревню — два-три увечных мужчины. И многие десятки молодых женщин — без любви, без ласки. Вот и фантазировали, вот и мечтали. Причём, в отличие от Вики, вряд ли они являлись душевнобольными. Хотя этот самый эротический бред в их исповедях присутствовал в полной мере. Которого, в своей массе, они ужасно стеснялись. Но всё равно, стыдясь и краснея, оговаривал себя. Тогда-то я, стало быть, и понял, что грех самооговора, не такая уж и большая редкость… Конечно, в наше время он распространён несравненно меньше, в основном — у женщин, имеющих психические проблемы, но всё равно… я знаете, на всякий случай всех «любодеек» разрешаю заодно и от греха самооговора… Прелесть, Мария, не правда ли?!