Луна в Водолее

Естественным образом, за чаем беседа сделалась менее оживлённой — проголодавшемуся человеку, а астролог успел-таки проголодаться, жевать и разговаривать не совсем ловко — но и кроме… Разговор с Мальковым, в отличие от непринуждённо затеявшегося на вернисаже, у Льва Ивановича складывался плохо — до того, что астролог пожалел о потерянном времени. Уж если ему, чтобы разобраться в своих чувствах к Танечке, потребовалось побыть в одиночестве — мог бы просто пойти на набережную и, созерцая полноводный речной поток, с бутылкой холодного пива в руке посидеть на лавочке, меланхолически прихлёбывая из горлышка и думая о так его всколыхнувшей на склоне лет очаровательной молодой женщине. Нет же! Видите ли — портрет! Исполненный необычайной духовности! Ладно! Допустим! Исполненный! Но откуда он взял, что духовностью оригинала, Ильи Благовестова, а не создателя — Алексея Гневицкого? Который, судя по его последним работам, сумел заглянуть чёрт те куда… в такие Выси… а может — и Бездны… или?.. Ну, да! конечно же!

До Окаёмова вдруг дошло, что встречи с Ильёй Благовестовым он искал не столько в надежде соприкоснуться с мистическим опытом последнего, сколько мечтая узнать у историка о преображении, вдруг случившемся с Алексеем Гневицким. Ведь, по словам Михаила Плотникова, оно произошло именно тогда, когда Алексей «в течение двух недель, не отрываясь, как заведённый» работал над портретом историка. А далее были «Цыганка», «Распятие», «Фантасмагория» и… гибель художника! Убийство? Или — чёрт побери! — несчастный случай?

Поняв, что на разных уровнях сознания, даже на тех, которые скрыты в глубокой тьме, он на разные лады думает об одном и том же — о своём злосчастном прогнозе! — Лев Иванович смог преодолеть возникшую антипатию к Павлу и разговор, сбившийся на нейтральные «застольные» темы, вернуть к действительно его интересующим предметам. В частности — к упомянутому Мальковым расхождению взглядов на природу греха, из-за которого, как понял астролог, у Ильи Благовестова случились серьёзные трения с отцом Игнатием.

Отвечая на этот вопрос, Павел Савельевич по необходимости обратился к его истокам:

— Лев Иванович, полагаю, вы не станете отрицать, что Библия, если отвлечься от её сакрального смысла, является своеобразной «мировоззренческой» энциклопедией едва ли не по всем отраслям знания? Теологии, космогонии, этике, юриспруденции, истории, литературе и многому другому? Где в поэтической форме представлена — это важно, заметьте! — цельная, совершенная, законченная картина Мира людей той эпохи?

— Не стану, Павел Савельевич. Отрицать очевидные факты — для этого надо быть либо дураком, либо мошенником, либо гением. Вот только — что из этого следует?

— А то, Лев Иванович… концепция греха, как она представлена в Библии… вы о ней задумывались?.. ну, что грех — в основе — есть непослушание старшему?..

— Конечно, Павел Савельевич. И более вам скажу: преступное непослушание, достойное любой, самой лютой казни, которую «вышестоящий товарищ» сочтёт нужным применить к ослушнику. Ну, словом, «у сильного всегда бессильный виноват»… Но только, Павел Савельевич, эта концепция греха сравнительно поздняя. Потребовавшаяся для оправдания единого Бога. Ну, как Совершенного Творца несовершенного творения. Когда вина с Мастера переносится на Его изделие. Издержки, так сказать, монотеистической религии. Хотя, отводящий столь значительную роль Сатане, иудаизм, как и «отпочковавшиеся» от него христианство и мусульманство, строго монотеистическими религиями считать нельзя. Более же древние концепции греха связаны с нечистотой — как нарушением магического равновесия в Мире. Ну, «не вари козлёнка в молоке матери её», «не изливай крови жертвы Моей на квасной хлеб», «все первородные принадлежат мне» — то есть то, что, по мнению многих исследователей, являлось первоначально Моисеевыми заповедями.