Луна в Водолее

Зная, что Валентину не переубедить, ночевавшая у неё Наталья предложила выйти на улицу и вызвонить по телефону-автомату имевшего машину Андрея, но Валечка заартачилась: пять минут хода, «Распятие» не такое уж и тяжёлое, она, слава Богу, не барыня — донесёт за милую душу.

Предложение во что-нибудь обернуть скульптуру вдова также отвергла и, положив перекладину креста на правое плечо, так и прошествовала в Наташином сопровождении до Алексеевой мастерской — по счастью, в основном дворами, мало привлекая внимание зевак. То есть, по счастью для Натальи — самой вдове-крестоносице не было никакого дела до любопытства прохожих: отнести «Распятие» в мастерскую ей повелел Алексей — это Валечка поняла, едва только открыла оббитую листовым железом дверь высокого полуподвального помещения и переступила порог.

Боже! Какую-нибудь неделю назад Алексеева мастерская — при некотором неизбежном «художественном беспорядке» — выглядела так уютно!

(В пятницу, забирая скульптуру, Валентина заскочила сюда на несколько минут и, будучи под сильнейшим впечатлением от случившегося на выставке пожара, ни на что не обратила внимание.)

А сегодня? Сирень в ведре поникла и съёжилась — недописанная, только «раскрытая», (по терминологии художников) «Сирень» на мольберте выглядит куда более живой и свежей! Второй мольберт, на котором стояла законченная всего за неделю до гибели Алексея и из мастерской увезённая прямо на выставку злосчастная «Фантасмагория», задвинут в угол! Конечно, после поминальной трапезы наиболее стойких пьяниц-друзей, после Мишкиного (в поисках киянки) самодеятельного обыска, женщины здесь убрались, но убрались по-своему, по-женски: всё аккуратно расставив по углам, распихав по полкам и ящикам, нимало не сообразуясь с тем, что у каждого предмета, каждой вещицы в мастерской Алексея было своё строго определённое место — уж лучше бы совсем не убирались! Лучше видеть окурки на полу, заплесневшие куски недоеденных бутербродов, кучу пустых бутылок, чем — за ненадобностью задвинутый в угол! — мольберт художника. Чем весь этот — созданный прилежными, но равнодушными руками — чужой порядок!

Отправив Наталью на местный рыночек за сиренью и розами — а получив от Окаёмова тысячу долларов, Валентина вдруг почувствовала себя богачкой, которой необходимо как можно быстрее «промотать» свалившееся на неё «состояние» — вдова поторопилась придать мастерской прежний (как при Лёшеньке!) вид. Первым делом она переместила лёгкий раскладной мольберт с начатой «Сиренью» ближе к окну, а на освободившееся пространство выкатила пренебрежительно задвинутое в угол массивное сооружение. Водрузила на него натянутый на подрамник большой белый холст, поставила рядом, раскрыв, этюдник и… похолодела от ужаса! Господи! Алексей! Сейчас, через секунду, его призрак войдет сюда, станет к мольберту — и?! Нет! Невозможно!

Преодолев мгновенно подступившую слабость, женщина поспешно закрыла и убрала этюдник, сняла чистый холст и задумалась, чем бы его заменить: почти все картины Алексея находились сейчас на выставке, конечно, в мастерской оставалось много этюдов, но на большой мольберт ставить маленькую вещицу было как-то противоестественно, и Валентина в растерянности закружилась по просторному помещению, пока вдруг не вспомнила о старых (чуть ли не времён обучения в изостудии) работах художника.

Нашла в тёмной кладовке так ей всегда нравящийся, но (из-за излишнего «натурализма») бывший у Алексея в пренебрежении лесной пейзаж с озером, и поместила его на мольберт: вот теперь — то что надо! Сквозь трепетные осины мерцающая волшебным закатным светом водная гладь с притаившимся в камышах отражённым месяцем — в отличие от чистого холста, это не потревожит покой Алексеевой души! Не притянет её к мольберту вопиющей белизной не созданного произведения! Разве что в камышах, возле месяца, неуследимо всплеснёт хвостом русалка да в дальней заозёрной чаще беззвучно прохохочет наевшийся мухоморов леший — ещё не вполне раскрывшимся талантом художника наивно воссозданные добротные старинные чудеса. А не эта — так притягивающая и так пугающая! — дьяволица-Лилит. И уж тем более, не завораживающая (кошмарная!), которую Валентина, приходя в мастерскую к Алексею — дабы не подвергаться запредельному очарованию! — старалась не замечать, «Фантасмагория».

Оборудовав «мемориальный уголок», вдова, взобравшись на раздвижную лестницу, прикрепила на старое место под потолком «Распятие» — привязав его к применяемым обычно в промышленном строительстве и неизвестно каким образом попавшей в жилой дом решётчатой балке. К которой у Алексея крепился также мощный светильник собственной конструкции: начинающиеся почти у самой земли, забранные железными прутьями небольшие окошки пропускали немного света, и художнику, как правило, приходилось работать при электричестве.