Луна в Водолее

Валентина зазвонила и застучала ещё настойчивее, и если бы не выглянувшая на шум соседка, кто знает: именуемая дверью, хлипкая древесностружечная преграда уступила бы напору рассердившейся женщины? Потревоженная грохотом Анна Николаевна спасла Танечкину квартиру от внепланового ремонта, а вдову — от обвинения в попытке взлома.

По словам соседки получалось, что Татьяна спешно (чуть ли не бегом) ушла куда-то двадцать пять минут назад, а её гостя не видно со вчерашнего дня — наверное, съехал: потому как такого грома, который устроила Валентина, не вынес бы и покойник, а не то что живой — хотя бы и «до усрачки укушавшийся»! — мужчина. Да и вообще: оставайся гость у Татьяны, она — Анна Николаевна — не могла бы его не видеть со вчерашнего дня. Хотя, конечно, стоять на своём не будет… мало ли… ведь все мужики — известно…

Растерявшаяся от этой неожиданности, — если Лев натянул Таньке нос, поделом шалаве! но, с другой стороны, где он в этом случае остановился? у Юрия? Мишки? чёрт! если у кого-нибудь из художников, то наверняка уже «тёпленький»! и искать его в этом случае для «душеспасительной» беседы? ха-ха-ха! самой напиться с ними за компанию? ладно! успеется! а пока… — Валентина помялась немного у запертой двери и вдруг приняла будто бы спонтанное (хотя и напрашивающееся) решение: на кладбище! К Алексею! Проведать, выплакаться — и… там видно будет! А на обратном пути вновь заглянуть к Татьяне. И если Льва у неё не окажется…

Немногочисленные розы и тюльпаны с могилы, конечно же, растащили, поникшая белая сирень у основания креста лежала уже не облаком, а осевшим и помутневшим мартовским снегом — по счастью, более никакого ущерба не наблюдалось: крест стоял ровно, ещё свежий могильный холмик оказался не потревоженным. Что при отсутствии ограды — а её обещали поставить не раньше следующей среды — можно было считать определённым везением.

Первым делом, упав на могильный холмик, вдова хорошенько выплакалась — это у Валентины получилось легко: словно бы вознаграждая за первые два дня мучительного оцепенения, начиная со среды — с похорон — Бог ей даровал обильные слёзы. Затем женщина собрала и отнесла в мусорный контейнер увядшие ветки сирени, а принесённую с собой огромную охапку белых душистых цветов разложила на могильном холмике. В рыхлую землю у основания креста воткнув шесть больших тёмно-бордовых роз, Валентина достала два пластиковых стаканчика, разлила в них четвертинку водки, один, накрыв кусочком чёрного хлеба, вместе с зажжённой свечкой поставила на землю к розам, а из второго, перекрестившись и мысленно пожелав Алексею Царствия Небесного, выпила, зажевав солёным огурцом. Есть Валечке все эти дни совсем не хотелось, и если бы не ночевавшие у неё девчонки, то, возможно, всю прошедшую неделю она питалась бы, как говорится, только Святым Духом.

Помянув Алексея, вдова не стала долго задерживаться у могилы — Лёшенькина могила была слишком свежа, душа женщины ещё слишком болела — Валечка выбралась на центральную аллею и медленно зашагала к выходу, по пути не только ни о чём не думая, но и не замечая буйного кладбищенского цветения. А если в голове у женщины и шевелились какие-то зачатки мыслей, то все они сводились в сущности к одному: как хорошо было бы ей лежать сейчас рядом с Лёшенькой! Там — под могильным холмиком. А не страдать, не мучаться на этой ужасной земле! Ну, почему, почему она, получив трагическое известие, сразу же не умерла?! Или — хотя бы! — по-настоящему не сошла с ума? Нет, всё-таки, наградив нас истязающим душу разумом, Бог поступил, как минимум, опрометчиво! Чтобы не сказать — жестоко!

На обратном пути вновь заглянув к Татьяне Негоде, Валечка вновь долго звонила (правда — уже без стука) в запертую дверь — как раз в то время, когда артистка, получив от Нинель Сергеевны подробную инструкцию о пользовании сотовым телефоном, садилась в автобус, чтобы ехать домой — и, не добившись результата, обратилась к соседке, от которой узнала, что ни Татьяна, ни её гость сегодня ещё не появлялись. Вздохнув про себя — увы, сегодня не судьба встретиться со Львом! — Валентина отправилась восвояси.

В семь вечера на смену Наталье «дежурить» пришла Эльвира — Элька — высокая крашеная блондинка: ругающаяся матом и изрядно пьющая преподавательница физкультуры. Из учениц Алексея Гневицкого и, соответственно, его тайных обожательниц. Бросившая двух мужей, имевшая — предмет жгучей зависти Валентины! — двух (десяти и двенадцати лет) детишек, которых, определив «по спортивной части», видела мало: из-за тренировок, сборов и прочей гимнастико-плавательной специфики. Сама в своё время подававшая большие надежды лыжница — однако, не выдержавшая беспощадных перегрузок и застрявшая на уровне кандидатов в мастера — «отыгрывающаяся» теперь на детях: сложенной вчетверо гимнастической скакалкой время от времени доходчиво им разъясняющая, что терпеть всё равно придётся. При этом, будучи заботливой и по-своему любящей мамой, понимающая, что нигде, кроме спорта (причём — при полной самоотдаче), её детям в России ничего не светит.