Около часа просидев в молчаливом созерцании так нравящихся ей старых картин Алексея, женщина стала собираться в свою последнюю на этой земле — короткую и страшную! — дорогу.
После Мишкиного обыска и последовавшей затем уборки найти моток толстой — художнику будто бы и ненужной, однако зачем-то у него хранившейся — верёвки оказалось не совсем лёгким делом, занявшим у Валентины не менее двадцати минут. Ещё пять минут ей потребовалось, чтобы отыскать на полке изданную в СССР в начале шестидесятых годов книжку скандинавских криминалистов с описанием редких несчастных случаев и разных (в основном экзотических) способов самоубийств — Бог весть как попавшую к Алексею и года два назад случайно увиденную женщиной.
Тщательно сверяясь с «инструкцией», Валечка попробовала соорудить так называемый «узел палача» — для чего требовалось, сложив большую петлю, вновь перегнуть верёвку и, вернувшись немного назад, свободный конец несколько раз обмотать вокруг образовавшегося тройного соединения, напоследок пропустив его во вторую маленькую петельку. Бывшей прядильщице в этих хитросплетениях разобраться удалось хоть и не сразу, но без особенного труда — нужный узел завязался у неё минуты через три после начала экспериментов.
(Этот, самоубийцами применяемый крайне редко, официальный «государственный» узел нисколько не смутил явившихся на место происшествия оперативников, не совсем бесчувственного младшего лейтенанта подвинув лишь на коротенький комментарий, — ишь, чего накрутила! — и загадал большую загадку проводящему частное расследование майору Брызгалову: по всем признакам, вроде бы типичное самоповешение — однако узел? Правда, скоро разгаданную Геннадием Ильичём — когда он обнаружил на полке не совсем аккуратно поставленную женщиной на место соответствующую книгу-«инструкцию».)
Справившись с хитрым узлом, Валентина вспомнила, что для скорейшего затягивания петли верёвку, обычно, намыливают и, отыскав кусок туалетного мыла, уверенно — будто не в первый раз! — проделала эту непривычную работу: узел — действительно — с лёгкостью заскользил по верёвке.
(Всё это, нелишне напомнить, совершали лишь Валентинины руки — сознание женщины оставалось в стороне от её ужасной работы. Ибо после гибели художника только одни эмоции продолжали связывать Валечку с этим миром, тогда как и ум, и душа женщины уже целиком находились в том — по получении трагического известия устремившись туда вслед за возлюбленным. А поскольку тело всё же мешало полному и окончательному воссоединению… правда, её душа ещё недооформилась здесь… с другой стороны: душа Алексея — тоже… ведь роковой удар киянкой настиг художника в самом расцвете его таланта, в начале стремительного духовного восхождения…)
Соорудив петлю, Валентина маленьким острым топориком отрубила от верёвки двухметровый конец, забралась на стремянку и надёжно привязала смертоносное приспособление к решётчатой балке — между светильником и «Распятием». Собственно, всё — можно и…
…однако, прежде, чем сделать последний шаг, женщина спустилась с лестницы, выпила стакан водки и подошла к зеркалу. Поправила причёску, одёрнула слегка встопорщившееся от работы белое платье и вновь забралась на лестницу. Вспомнив о незакрытых окнах, спустилась опять, задёрнула шторы, выключила светильник, оставив горящей только настольную лампу, но в полутьме Валентине Андреевне Пахаревой отчего-то вдруг стало страшно, женщина вновь зажгла верхний свет и в третий раз поднялась по ступеням стремянки. Отодвинула мешающие волосы, петлёй охватила шею, поплотней подтянула скользящий узел, скосив глаза, посмотрела на «Лесное озеро» на мольберте, перевела взгляд на фигуру Спасителя и, ногой оттолкнув лестницу, шагнула вверх — к Алексею.
15
Утро для удивительно хорошо выспавшегося на тюремных нарах Окаёмова началось с ранней «побудки» — открылось окошко в железной двери, и тот же охранник, который ночью несколько раз основательно приложился резиновой дубинкой к рёбрам и позвоночнику Льва Ивановича, бодрым голосом, как ни в чём ни бывало, соизволил пошутить:
— Вставай, Терминатор грёбаный! Хотя — нет! Шварцнегер — это у вас тот лохматый! А ты только на Сильвестра Сталлоне тянешь! А маленький чёрный — Черепашка Ниндзя! Ха-ха-ха!
Вставать, собственно, Окаёмову было нечего — переменить лежачее положение на сидячее, и всё — и, сев на краешек нар, астролог с тревожным любопытством стал ожидать дальнейшего развития событий: в первую очередь — допроса. Уж если их не просто задержали, а рассадили по одиночкам — ежу понятно: собираются «шить дело». Какое? И — главное! — какими методами? Ведь у нашего «самого гуманного в мире» следствия богатейший, так сказать, арсенал…