Луна в Водолее

Мысленно увидев предстоящую сцену, Андрей брезгливо поморщился: нет, будучи в меру эгоистичным, в меру дерзким и в меру беспечным юношей, он вовсе не являлся той бессердечной свиньёй, которой в своих драматических этюдах его иногда представляла мама — однако иммунитет! Выработавшийся в нём лет с двенадцати: когда Людмила, убедившись в неэффективности ремня как средства устрашения для мальчика в пубертатном возрасте, вместо традиционного воспитательного орудия стала использовать свой актёрский дар — увы, по-дилетантски переигрывая — что, в конечном счете, привело к образованию у Андрея достаточного количества «антиистерина».

— Ягодки, говоришь, Еленочка?.. Да уж — без ягодок не обойдётся… Ты мою маму знаешь… А-а — ни фига особенного! «Поумирает», «поумирает» и «оживёт»… ладно, Еленочка! Давай — к тебе!

Услышав слова Андрея, госпожа Караваева чуть не клюнула задний бампер затормозившего перед светофором «крутого» джипа, но всё же справилась с управлением, остановившись в двух сантиметрах от большой неприятности, — слава Богу! Андрюшенька восстал против маминого деспотизма!

Однако, едва они переехали перекрёсток, юноша, довольный своим «мужественным» решением, запросил мороженого, и мысли Елены Викторовны вернулись опять на землю: нет, всё-таки он — мальчишка! По желаниям, по запросам, чувствам — а что созрел физически… приятно, конечно, но… физическая сторона любви госпожой Караваевой хоть и весьма ценилась, но отнюдь не являлась главной в её женских перламутрово-невесомых грёзах. Сочетание почти исключающих друг друга качеств — зверя и ангела — вот что инстинктивно искала в мужчинах Елена Викторовна, и что, как ей показалось вначале, она обрела в Андрее. Увы, недолгое время их романтической связи всё расставило по своим местам — госпожа Караваева обрела, в чём ни за что не хотела себе признаться, всего лишь очередную восхитительную иллюзию. Которую реальный юноша нечаянно разрушал едва ли не каждым словом, поступком, желанием — и больно при этом раня, и, главное, заставляя Елену Викторовну затрачивать массу душевных сил на восстановление походя им разрушенного…

Оставшуюся дорогу юноша разговаривал мало, израсходовав за первые полчаса свидания все, отпущенные ему на сегодня, шуточки и остроты — и в голове у Елены Викторовны замелькали различные фантастические соображения. А не смыться ли им вдвоём, например, на Кипр? При скромном образе жизни её почти полутора миллионов долларов им хватит до скончания века! Или — не «выкупить» ли Андрея у мамы? Тысяч за двадцать, тридцать? Ведь Милка не может не понимать, что сын для неё — отрезанный ломоть? Даже такие экзотические: а не инсценировать ли похищение Андрюшеньки?

Из множества подобного несусветного вздора у госпожи Караваевой, когда она, поставив автомобиль в гараже-ракушке во дворе дома, в котором три года назад приобрела двухкомнатную квартиру, открывала хитро «закодированную» дверь подъезда, осталось только одно не совсем глупое соображение: «выкупить» Андрея у мамы. Разумеется, весьма аморальное соображение — крепостное право в России вроде бы отменено? — но имеющее под собой вполне реальную почву: менее чем через два года Андрюшеньке исполнится восемнадцать, и далее тиранить его своей опекой у Людмилы вряд ли получится.

Неожиданно наткнувшись на столь простое решение будто бы неразрешимой задачи, с выводами Елена Викторовна торопиться не стала — а сам Андрей? Сделаться предметом купли-продажи — по сути, одушевлённой вещью! — это ему как? Улыбается? И, ставя в духовку телятину с шампиньонами, влюблённая женщина взяла своеобразный тайм-аут, заговорив с юношей не о сегодня-завтрашнем, а о значительно более удалённом: о его планах на-после-школы — то есть, о ВУЗе, с которым следовало определиться хотя бы за год, дабы провести необходимую подготовительную работу. К тому же — английский. С которым Андрей не ладил, но без которого — по нынешним временам — нельзя рассчитывать на какие бы то ни было серьёзные успехи ни в одной области деятельности.