Луна в Водолее

Конечно, такая прагматичность Андрея насторожила Елену Викторовну, но радость разделённой любви и предчувствие удовольствия от скорого посрамления суки-Милки сгладили это неприятное впечатление, и, настроившись на боевой лад, женщина потянулась к трубке.

6

Проснулся Лев Иванович в незнакомой комнате, на незнакомой кровати — совершенно голым. Что голым — это Окаёмов установил далеко не сразу, а после долгого бессмысленного разглядывания окружающей обстановки, сопровождаемого глубокомысленными раздумьями на тему: где это он находится? И только отказавшись от бесплодных и, по правде, не актуальных попыток определиться с местом своего нахождения, астролог с трудом сосредоточил внимание на куда более важных вопросах: я это или не я? А если — я, то весь ли я здесь? С головой, туловищем, конечностями, пальцами и прочими выступающими частями?

Чтобы разрешить возникшие сомнения, Окаёмов ощупал лежащее под простынёй тело и обнаружил, что, вопреки ощущению разобранности, тело вроде бы целое, а заодно — что на нём нет ни единой тряпочки: Адам — да и только! В связи с чем, первой более-менее осознанной мыслью астролога оказалась следующая: а где же одежда? И второй — непосредственно вытекающей из предыдущей: чёрт! если он не найдёт хотя бы трусов, то как же встанет за опохмелкой?! Которую, в свой черёд, требовалось немедленно раздобыть!

Такое мучительное напряжение ума оказалось почти непосильным для Льва Ивановича, и, закрыв глаза, он откинулся головой на подушку: нет! не сейчас! сначала пусть перестанут кружиться стены! а он полежит… и вспомнит…

Естественно, вспомнить Окаёмову почти ничего не удалось: похоже, глобальный провал в памяти случился в мастерской Алексея Гневицкого, куда он и ещё несколько человек, включая Таню Негоду, каким-то образом — каким? — переместились из квартиры погибшего друга. Далее: смутный ореол из лиц, слов, рюмок вокруг главной темы — убийство или несчастный случай? — и тьма. Зелёный Змий, стало быть, одолел… Но тогда — почему он не в мастерской? Не на полу или старой кушетке? Не среди окурков, бутылок, грязной посуды — а здесь? В чисто прибранной незнакомой комнате? Да вдобавок — в чём мать родила?

Мысли Окаёмова чуть было не завертелись в холостом саморазрушительном беге, но от этой неприятности астролога спас негромкий знакомый голос:

— Лев Иванович, вы — как? Проснулись?

«Татьяна Негода! Вот, значит, в чью постель его заволок Зелёный Змий?!»

— Да, Танечка… кажется… а вообще — не знаю… может быть — ты во сне?.. ну — разговариваешь со мной?..

— Вы, Лев Иванович, — может быть, и во сне. А я — нет. Уверена — что наяву.

— Говоришь, наяву… а где же тогда моя одежда?

— На кухне — сохнет. Да вы, Лев Иванович, не беспокойтесь — всё цело. И паспорт, и деньги.

Такие далёкие горизонты астрологом пока не просматривались, упоминание денег и паспорта прошло мимо его ушей, зато всё более начинало смущать отсутствие трусов: — А кейс? Кейс, Танечка, — тоже?

— Кейс, Лев Иванович?.. А у вас в нём что-нибудь важное?

Артистка предполагала, что кейс, скорее всего, благополучно пребывает в квартире Гневицкого — но, чем чёрт не шутит! — и на всякий случай спросила участливо озабоченным голосом.

— Да нет, Танечка, ничего важного… но, понимаешь… у меня в нём смена белья… а разгуливать по твоей комнате завернувшись в простыню… я, знаешь ли, не юный герой-любовник…

— А почему бы и нет, Лев Иванович? Вам пошло бы, ей Богу. — Весело отозвалась Татьяна. — Эдаким шекспировским Антонием — в простыне вместо тоги! Очень даже внушительный был бы вид!

— Ага, Танечка, а ты, значит, Клеопатра! — Лев Иванович попытался поддержать шутку, но в голове взорвалась очередная бомба, и астролог, охнув, переменил тему. — Танечка, знаешь…

— Знаю, Лев Иванович! Да вы лежите, не беспокойтесь — я мигом!

К постели Окаёмова была пододвинута табуретка, и на ней словно по волшебству — во всяком случае, астролог, вновь закрывший глаза, этого не увидел — появилась четвертинка водки и на тарелке, в обрамлении нарезанного кружочками солёного огурца, большой кусок дымящейся отварной горбуши. Заметив, что рюмка только одна, Лев Иванович вяло запротестовал: — Таня, а ты? Разве не опохмелишься со мной за компанию?

— Я, Лев Иванович — уже. Рюмочку приняла с утра. И после — ещё одну. А сейчас — кофе. Меня же режиссёр освободил только на похороны — ну, значит, на вчера — а сегодня играть. Нору — из «Кукольного дома».

Если артистка рассчитывала произвести впечатление на Окаемова тем, что у них в провинции в наши дни — когда степень современности определяется степенью «разоблачённости» героини — нашёлся сумасшедший режиссёр, рискнувший поставить Ибсена, то она ошиблась: кроме маячащей перед ним четвертушки, ничто сейчас не могло произвести впечатления на Льва Ивановича. Освободив из-под простыни верхнюю половину туловища, астролог попробовал потянуться к водке, однако, заметив с каким трудом это ему даётся, женщина поспешила прийти на помощь:

— Погодите-ка, Лев Иванович, лучше — я. И вообще — поухаживаю за вами — не возражаете?