Луна за моей дверью

Вагон четырнадцатый, место семнадцатое. На месте семнадцать в четырнадцатом вагоне кто-то сидит. Гомо сапиенс мужского пола в возрасте между сорока пятью и пятьюдесятью с трехдневной щетиной и в красных кроссовках. Он наклонился к девушке с длинными светлыми волосами, которой где-то между восемнадцатью и двадцатью пятью, и что-то ей говорит. Она сидит за столиком, отделяющим ее сиденье от того, что напротив, положив на него сумочку и уткнувшись в телефон, и не обращает на мужчину никакого внимания.

Я громко говорю:

— У меня семнадцатое место.

Мужчина отвечает:

— Ах да, прошу прощения, не затруднит вас пересесть на двадцать шестое? Я предпочитаю ехать по ходу движения, а так как в приложении эти пожелания учитываются только для первого класса… Двадцать шестое, в этом же вагоне.

Он ждет, не двигаясь с места. Я не знаю, что делать, поэтому тоже жду, не двигаясь с места. Мужчина пытается меня не замечать, но в конце концов решает заговорить:

— Какие-то проблемы?

— У меня билет на семнадцатое место. Вы сидите на месте номер семнадцать.

Он хмурится. Это свидетельствует о том, что он размышляет. Или что у него трудности с пониманием. Или что у него болезнь Альцгеймера. Или сенильная деменция другого типа. Но он не выглядит таким старым, значит, дегенерация очень ранняя.

— Я понял, что у вас семнадцатое место, и говорю вам, что мое место — двадцать шесть, и прошу вас: будьте добры, поменяйтесь со мной местами.

— У меня билет на семнадцатое место.

— Минуточку.

Он поднимается и теснит меня в угол с чемоданами, прямо к двери на платформу. И говорит шепотом:

— Не заводись, брателло… Это все цыпочка на соседнем месте — по-моему, это мой счастливый билет. Будет просто отпадно остаться сидеть рядом с ней, попытать удачу, ну, ты понимаешь.

Этот мужчина разговаривает как в фильмах восьмидесятых. Но я все еще его не понимаю.

— У меня тоже билет. На семнадцатое место.

— Ах вот оно что, окей, я допетрил. Хочешь оставить ее себе, да? Все равно она лесбиянка, зуб даю, иначе бы у меня уже был ее номерок. Давай, вали на свое семнадцатое место, мелкий жук, оттянись там!

Он уходит, забирает свою куртку с моего места и идет к месту номер двадцать шесть.

Я сажусь у прохода. Девушка сидит у окна. Я не могу ее рассмотреть, потому что мне мешают все эти волосы, спадающие ей на лицо и похожие на шелк.

Я поставил рюкзак себе на колени и теперь не знаю, что делать со своей правой рукой, потому что на подлокотнике уже лежит рука девушки. На запястье у нее татуировка с собакой-пружинкой из «Истории игрушек»[11]. Может быть, подлокотник занимают по очереди, минут по пятнадцать на каждого? Она наклоняется ко мне, и я чувствую яблочный аромат ее специального шампуня от перхоти. Мама покупала его, когда поседела.

— Спасибо вам, что настояли, чтобы занять свое место. Три часа пути — это долго… Мы еще даже не тронулись, а с ним уже было очень тяжело.

— Я вешу восемьдесят два килограмма.

Она тихо смеется и качает головой в облаке аромата зеленых яблок. Ее волосы почти достают до меня, и мне хочется запустить в них руку.

— Вы можете поставить свой рюкзак на пол между нашими ногами, если хотите. Мне он не помешает. А остальные за нашим квадратным столиком уж как-нибудь да усядутся!

— Квадрат — это параллелепипед, все четыре стороны которого равны и пересекаются под прямым углом.

Она снова смеется.

— Мне кажется, я впервые пересекаюсь с кем-то вот так, под прямым углом.

— Извините, могу я сфотографировать вашу татуировку?

— Для соцсетей?

— Нет, для себя.

Она смеется и протягивает запястье. Я навожу камеру планшета и делаю снимок, на котором видно и ее руку тоже. Лак на ногтях немного облупился, а на заднем плане слегка размыто виднеются ее туфли на каблуках.

Яро входит в вагон и ставит на стол передо мной какой-то пакет.

— Я взял тебе сэндвич с курицей и овощами, подойдет? И колу. Здравствуйте, мадемуазель.

В этот раз она не смеется. Он протягивает мне мамин кошелек. Я убираю его в рюкзак и наклоняюсь, чтобы поставить рюкзак на пол.

— Убери его лучше к чемоданам, он будет мешать твоей соседке. Прошу вас, мадемуазель, извинить нас за беспокойство.

— Он нисколько мне не мешает! Это я предложила вашему другу поставить рюкзак сюда.

— Спасибо вам от моего друга. Ну как друга… Это громко сказано, конечно, мы просто приятели.

Девушка улыбается во все тридцать два зуба. Она проводит руками по волосам, приподнимая их у корней, как если бы мыла их, а потом отбрасывает светлую гриву за левое плечо. Запах немного меняется, становясь больше похожим на жвачку со вкусом яблока, чем на шампунь с ароматом зеленых яблок. Она кладет свое предплечье рядом с моим, и у меня бегут мурашки по коже. Я впервые прикасаюсь к татуировке. И к девушке тоже. Я поднимаю руку и пропускаю прядку ее волос между своими пальцами. Они очень мягкие и очень твердые одновременно.

— Что вы делаете?

Я понимаю, что сделал что-то, чего делать не следовало. Она хмурится, а Яро резко бросает мне:

— Перестань, Алистер! Простите его, ему еще не доводилось ни путешествовать, ни… Он немного… Словом, извините его.