Луна за моей дверью

Сидони с Яро обмениваются взглядами, которые я не могу расшифровать. Я знаю, что способность обмениваться информацией, глядя друг на друга, — свидетельство близости, но, надо признать, я не удивлен. Близость рождается из тесного контакта и проведенного вместе времени. Вот взять, к примеру, пожилого человека и его собаку. Или пожилого человека и его жену. Или даже пожилого человека и его холодильник, немного шумный, но все еще исправно работающий. Мы привыкаем к другим и уже не помним, как жили без них. Мне интересно узнать, как сблизились Яро и Сидони.

Сидони примерно столько же лет, сколько маме, весит она раза в два больше, а улыбаясь, выглядит почти так же красиво. Не думаю, что она была спутницей жизни Яро. Или они работали вместе?

Она жестом просит следовать за ней, поэтому я не отстаю. Но девушка-администратор окликает меня, прежде чем я вхожу в дверь.

— Извините, но за футболку нужно заплатить!

Яро протягивает мне мамин бумажник.

— Тебе кто-нибудь говорил, что футболки на куртки не надевают?

— Если я надену ее под куртку, ее никто не увидит.

Я расплачиваюсь и догоняю их на лестнице. На Сидони высокие трекинговые ботинки с надписью Gore-Tex, вышитой вокруг люверсов. Ее штаны очень похожи на альпинистскую экипировку с девятью процентами эластана и накладными карманами, хотя ею и не являются; на локтях клетчатой рубашки — заплатки. Кофта, которую она повязала вокруг талии, как и шапка, которую мне купила мама, сделана из переработанных пластиковых бутылок. Это наряд альпиниста, так что вместе с Сидони мы наверняка вознесемся до небес.

Яро

Лестницы, длинный коридор, и в самом его конце — кабинет Сидони.

Яро оглядывается. Он так часто видел Сидони в серых ветхих зданиях Ассоциации помощи беженцам, уставленных списанной мебелью, что и представить себе не мог ее в другой рабочей обстановке. В здешних коридорах тоже все старое, но это красивая и престижная старина Старого Света с лепниной и высокими окнами.

Сидони первой входит в свой кабинет. Это не очень большая комната с огромным рабочим столом, поверхность которого скрывается под сплошным слоем бумаг. Помимо него в комнате еще несколько тумб с ящиками на колесиках, вдоль стены расположился шкаф-купе, а прямо у входа стоит круглый столик с четырьмя стульями. Весь ансамбль, за исключением одной белой доски, выбивающейся из ряда картин, — воплощенная функциональность.

Несмотря на то что Сидони выглядит как альпинистка из девяностых, она не кажется чужеродной в этом кабинете. Яро чувствует ее спокойствие, уверенность и то, что она здесь на своем месте.

— Это твой личный кабинет? Кем именно ты работаешь, кстати? Ты никогда мне не говорила.

— Я инженер. Координирую работу бригад, занимаюсь проектами и еще всяким по мелочи, вот.

Взмахом руки она приглашает Яро и Алистера занять места за круглым столом. Разговор очень быстро возобновляется.

— Ты слышала что-нибудь об остальных?

Она перечисляет имена товарищей по несчастью, которые вместе с Яро собирали досье для ходатайства о предоставлении убежища, тех, кому все удалось, и тех, кто исчез, тех, кого вернули обратно к границе, и тех, кто все еще ждет и время от времени заходит поболтать. Это чем-то похоже на встречу выпускников. Как она помнит всех этих людей? Яро уже забыл большинство. Ей он этого, конечно, не скажет. Сидони его уважает, и он хочет, чтобы так и оставалось. Но все эти исчезнувшие — разве их образы не превратились в сердце Сидони в огромное кладбище? Они проносятся мимо и растворяются в никуда.

— Знаешь, я пожалела о том, что ты уехал. Мы могли бы подать новое досье, и на этот раз уже на совершеннолетнего. Должна сказать, я очень удивилась, когда ты позвонил, я думала, что никогда больше тебя не увижу… Полгода прошло, в конце-то концов! Ты собрал документы или в чем дело?

— А смысл? Ты прекрасно видела медицинское заключение по рентгену костей: врач сказал, что мне не меньше девятнадцати, хотя мне было всего семнадцать. Что было делать?

— Да, странная это была история, — соглашается Сидони. — Как будто костяк у черных прочнее и формируется раньше, чем у белых. Неудивительно, что стоит в Африке разок копнуть землю, как там обнаруживаются доисторические человеческие скелеты!

— Посмотрите на нее, да это же чистый расизм. Берегись, Сидони, я буду просто обязан сообщить куда следует о том, что ты не считаешься с черными!

— Не тебе меня учить, мальчик мой!

Оба начинают смеяться, и в ту же секунду Яро чувствует себя так, будто и не было этого полугода и он просто пришел поесть в столовую Ассоциации. Сидони была любимицей мигрантов, потому что смешила их.

— Ну так… ты собрал документы или нет? Ты вырос во Франции, а значит, у тебя есть шанс. Микроскопический, но шанс.

— Нет, никаких документов.

— Куда ты подался, когда уехал? Может, там тоже есть филиал Ассоциации!

— Я поселился неподалеку от озера Бурже. Когда я был маленький, мы ездили туда на экскурсию со школой. Там было здорово. И не хочу я подавать досье. Я решил, что если мне повезет, то я спасу какого-нибудь утопающего и мне за это сделают документы.