Луна за моей дверью

Если бы это была сцена из фильма, я бы обнял Яро и похлопал его по спине, плача и благодаря. И все люди в автобусе аплодировали бы нам. Эффектная, очень эмоциональная сцена, над которой можно было бы всплакнуть.

Но я непохож на киногероя, поэтому пытаюсь найти наилучший способ выразить Яро то, как он заменил мне маму. И когда нахожу, говорю ему:

— С тобой 2 + 2 всегда равно 4.

— Круто! 2 + 2 я могу сложить. Тут, по крайней мере, я тебя понимаю.

Он улыбается. Я знаю, что он сказал правду. Он меня понял.

Два часа спустя мы сидим на местах сорок два и сорок четыре в шестом вагоне поезда номер 7754 Тулуза — Лилль (прибытие в Лион в 19:43). В бумажном пакете — кофе для Яро, горячий шоколад для меня, два пакетика сахара и набор из трех печенек с арахисом, одну из которых мы получили бесплатно. Яро не хочет, чтобы я держал спортивную сумку у себя на коленях, он говорит, что так можно привлечь к себе ненужное внимание. Я подвинул два чемодана на колесиках, которые какие-то путешественники положили на полку у нас над головами, и поставил на их место сумку. Она лежит в пятнадцати сантиметрах от края и не должна упасть. Мой рюкзак без лямок стоит у меня в ногах. Я достаю «Критику чистой математики», но впервые слова не увлекают меня за собой. Они оставляют меня снаружи, в поезде. И я задумываюсь.

Пожалуй, минус в том, что у жизни нет предсказуемого конца.

Яро отправляет сообщения с маминого телефона. Поезд, вероятно, напомнил ему о пахнущей зелеными яблоками девушке, с которой мы ехали тогда. Я достаю свой планшет. Восемьдесят девять фотографий за сегодня. Выкладываю в соцсети кадры с отражением в шлеме и ногами висящего в воздухе Яро на «Луноходе».

— Яро?

— Чего?

— Ты был прав.

— Я всегда прав.

Мы молчим.

— А насчет чего я был прав?

— Насчет эмоций. В интернете можно научиться распознавать их на лицах других, но ощущать их внутри себя это… это… это достойно математической теоремы, чтобы выразить всю их силу!

— Добро пожаловать в реальную жизнь, приятель.

Я улыбаюсь. Он назвал меня своим приятелем. Я его приятель, как Дервиш и Форрест. Мне это нравится.

— Если вдруг за твоей блаженной улыбкой скрывается беспокойство, сообщаю тебе, что я забрал из кассы чек на имя твоей мамы, перед тем как пришел за тобой. Они не должны выйти на наш след.

— Как тебе удалось достать скафандр?

Я будто задал какой-то волшебный вопрос. Яро кладет мамин телефон на столик и поворачивается ко мне. Не успев раскрыть рот, он уже начинает жестикулировать — видно, как ему не терпится рассказать.

— Ну наконец-то! Я думал, ты никогда не спросишь! Но клянусь тебе, это того стоит. Я все продумал! Я был как Брэд Питт в «Миссия невыполнима», чувак.

— Том Круз.

— Ты меня слушаешь или играешь в «Теленеделю»? В общем, когда я пошел искать тебе врача, в большом зале, приспособленном под обеденный перерыв для посетителей парка, я заметил, как те два здоровяка отвозят лоты с аукциона на тележках с колесами к выходу на погрузку. Ты бы видел: воздушно-пузырьковая пленка, мотки двухстороннего скотча, чехлы, коробки — просто море упаковки. Как будто они перевозили уцелевшие на «Титанике» хрустальные бокалы! Я прошел мимо как ни в чем не бывало, схватил эту штуку и тут же повесил ее на вешалку в глубине зала, на которой и так болтались чьи-то шмотки. Если бы они меня заметили, то прибили бы, точно тебе говорю! Но я был тише и быстрее Спиди Гонзалеса[23], круче любого воришки. Вот тогда-то я и подумал о чеке. И — оп! — отправился ко входу. И мне еще не хотели его отдавать! Пришлось сходить за одним из двух здоровяков, чтобы он объяснил ей, что это срочно, потому что моему другу плохо. Ты только представь себе эту картину! Чувак прошел в метре от вешалки, в метре от скафандра. Подойди он на десять сантиметров ближе — и нас бы поймали на горячем!

— В метре сто сантиметров.

— Блин, Алистер, какой же ты иногда кайфолом. Это самый прекрасный скафандр, о котором ты только мог мечтать?

— Почти. Самый прекрасный — это скафандр Филиппа Перрена[24].

— А это что за чувак?

— Один из инженеров-конструкторов Международной космической станции. Его фото на девятнадцатой странице сто шестьдесят восьмого выпуска «Имаж Док»[25], двенадцатого за 2002 год. Когда я был маленьким, я хотел стать Филиппом Перреном.

Яро снова берет в руки свой телефон и, поджав губы, поворачивается ко мне спиной под углом примерно тридцать два градуса. Я понимаю, что это значит: я совершил что-то, чего делать не следовало, — но что? Я открыл рот, только чтобы добавить его рассказу точности и ответить на его вопрос. Это стоит рассматривать скорее как помощь, чем как повод надуться!

«Я открыл рот, только чтобы…» — может, в этом все дело? Яро хотел услышать не только это, может быть, он хотел услышать радостное возбуждение, оды в свой адрес, энтузиазм. Надеюсь, я еще смогу все исправить.

— Но ты настоящий герой! Это невероятно! Я чувствовал себя героем фильма, пока ты рассказывал!

— Вот! Вот! Видишь!

Яро больше не сидит спиной ко мне и перестает пить свой кофе, чтобы улыбнуться.