Луна за моей дверью

— Да бросьте… Нельзя так переживать из-за какого-то аукциона. Вы не первый, кто уходит отсюда с пустыми руками. Это ведь игра, просто игра. И если вас это утешит, то он пойдет на благое дело. Насколько я поняла, покупатель хочет редекорировать свой ресторан. Напроситесь к нему на открытие в качестве утешительного лота!

Еще на мой двадцатый день рождения мама подарила мне фотокнигу со снимками телескопа «Хаббл». Она весит два кило, потому что в ней много страниц. Я забыл точное число. Больше всего в этих фотографиях меня поразила не красота форм, а красота цвета. Все цвета кричаще-яркие. Было бы трудно рассортировать их, как капсулы для кофе, и все же они гармонично сочетаются.

— К тому же с освоением космоса покончено! — продолжает дама. — Теперь все происходит под водой. Морские глубины, «черные курильщики»[20]. Похоже, жизнь зародилась именно там! Разве это не поразительно?

Меня успокаивает понимание, что сидерические цвета существуют. Если бы я работал в лаборатории, то занялся бы поиском математического закона, который помог бы воспроизвести цветовую гармонию космоса.

— Между прочим, на следующей неделе я буду проводить аукцион с подводной тематикой, и, насколько я помню, там тоже будет продаваться скафандр. Возможно, вам подойдет чудесный экспонат, герметичнее воздушного шара, который окунули в тефлон? Да и без лейбла Песке цена будет ниже.

Я бы работал вместе с коллегой-физиком, потому что цвета — это волны разной длины. А может быть, еще и с дальтоником, чтобы рассмотреть их со всех точек зрения. Нас бы прозвали тремя мушкетерами. И пускай в истории «Трех мушкетеров» было четверо, нас будет всего трое. Четвертым станет пес, которого я назову Мергез[21], я буду ходить с ним на работу, но не пускать его в стерильную часть лаборатории. Из-за него нам придется время от времени выходить наружу, чтобы не потерять связь с реальностью.

— Я оставлю вам свою визитку. И обратитесь к врачу, вам явно нездоровится.

Махнув мне на прощание рукой, она уходит. На часах 17:38, глаза щиплет. У серебра всего один цвет — серый. А еще слегка подташнивает.

— Алистер? Черт, черт, черт, черт, очнись, чувак, давай же. Это срочно! Я достал скафандр.

Я тотчас подскакиваю, но ощущения совсем иные, чем на «Луноходе», — голова начинает болеть. Я спал, был где-то далеко-далеко, правда, не на Луне. Я не уверен, что правильно понял последние слова, которые Яро прошептал мне на ухо. Я выпрямляюсь, и он радостно похлопывает меня по щеке.

— О, ты пришел в себя, хвала богам! Пора сваливать, хватай свои шмотки.

Глаза Яро блестят, он дышит неровно и говорит отрывисто. Диагноз — смесь возбуждения и страха. Я замечаю огромный портплед, висящий на вешалке, за петлю которой Яро держит его одним пальцем. Портплед на молнии сильно напоминает мамины чехлы для хранения зимней одежды. Только в самом верху топорщится какой-то бугор, который вполне может оказаться шлемом космонавта.

Вот теперь я уверен, что все правильно понял. Он достал скафандр. Я встаю и бегу, мне хочется смеяться, но дыхания не хватает. Я никогда такого не чувствовал! Такого жуткого страха, такой огромной радости, которые сейчас схлестнулись во мне. Мои нейроны, должно быть, нагревают свои синапсы, а надпочечники вот-вот не выдержат — так силен выброс адреналина. Яро прокладывает дорогу. Дверь, еще одна, холл, он оборачивается.

— Беги!

Эспланада[22], места для инвалидов на парковке, он держит руку с вешалкой высоко над головой, не давая портпледу волочиться по земле. И оборачивается.

— Беги!

Мы уже почти пробежали первую парковку, когда к остановке подъехал автобус «Сити Тур».

— Беги, Форрест, беги!

Я не бегу, я лечу, отталкиваясь от земли ногами. К черту земную гравитацию! Обещание висит на вешалке у меня перед глазами. Я бегу, запрыгиваю на ступени автобуса и падаю на сиденье рядом с Яро. Я смеюсь, смеюсь, смеюсь, и мои легкие начинают болеть оттого, что в них больше не осталось воздуха. Но я никогда еще не был так далек от того, чтобы задохнуться, потому что сегодня я наконец узнал, что такое по-настоящему лишиться воздуха. Я жив, и я в восторге от этого!

Яро тоже смеется.

Автобус трогается.

— Кто такой Форрест?

Смех Яро становится громче — будто его умножили на три, а то и на четыре. Он не может выговорить ни слова. У него уходит немало времени, чтобы успокоиться и ответить.

— Да так, один мой приятель.

Я ставлю рюкзак в ноги и тяну чехол к себе на колени. Я чувствую тонкий хлопок, скользящий по тканой текстуре скафандра. Нащупываю швы и ответвление шланга, связывающего скафандр с аппаратурой корабля. Твердый круг на запястьях на стыке перчатки и рукава. И шлем. Яро не дает мне расстегнуть молнию, чтобы посмотреть, на что похоже забрало.

— Не сейчас, мы купим на вокзале большую дорожную сумку и спрячем туда эту штуку. Сядем на первый же поезд, и, как только окажемся дома, ты сможешь открыть ее и глазеть сколько влезет.