Лунатики

Это был исключительный метод для того, чтобы добиться минутного триумфа и завести себе врага на всю жизнь. Он никак не укреплял его собственную точку зрения, а всего лишь уничтожал своих оппонентов. Тем не менее, в силу обстоятельств, это была единственная тактика, которую Галилей мог принять: продемонстрировать абсурдность эпициклов Птолемея, умолчав при этом абсурдность эпициклов Коперника. Посол Тосканы докладывал:

…он со всей страстью вовлечен в этот конфликт, как будто дело касается лично его, и он не видит и не чувствует, к чему все это может привести; ведь его можно будет загнать в ловушку при таком поведении, так что в опасности окажется и он сам, и те, которые будут ему помогать. (…) А поскольку ведет он себя излишне резко, для него все уже решено, вот и получается, чтобы вы как-то обвели его и выскользнули из его рук. И ведь эти дела вовсе не шутка, они могут иметь серьезнейшие последствия, а ведь этот человек находится здесь под нашей защитой, и мы несем за него ответственность…

Только Галилея никак нельзя было убедить воздержаться от подобного поведения. Он сам загнал себя в такое положение, из которого нельзя было отступить без потери лица. Он сам выдвинул некое мнение, и он был обязан доказать его правоту; гелиоцентрическая система стала вопросом его личного престижа.

Усугубляющим фактором в драме была личность папы римского Павла V Боргезе, "который терпеть не мог гуманитарные науки и его (Галилея) вид мыслей, и он не мог понять всех эти новости и тонкости", как описывал его Гвиччиардини. "Те, хоть что-то понимают, и обладают пытливым умом, если они умны, пытаются показать себя с совершенно противоположной стороны, чтобы их не начали в чем-либо подозревать, и чтобы не попасть самому в неприятности".

Даже Баллармино нажил неудовольствие Павла. Он и другие ведущие церковные сановники – кардиналы Барберини, Дини и дель Монте, Пикколомини и Мараффи – знали, как вести себя со своим непосредственным начальством. Со всей осторожностью они избегали вовлечения Церкви в принятие какого-либо официального решения по системе Коперника до тех пор, пока астрономы не смогут пролить больше света на данную проблему, и сохранить status quo, определенное в письме Баллармино, игнорируя стремление Галилео "сунуть нос в ризницу". Но они понимали, что если папа узнает о скандале, разборки будут неизбежными. Вот, скорее всего, почему Баллармино не советовал, чтобы Галилей приезжал в Рим.

И вот мы прибыли к последнему эпизоду до того, как удар был нанесен. Галилей постоянно намекал на то, будто бы он открыл решающее физическое доказательство правоты теории Коперника, но пока что он отказывался раскрыть его. Когда он начал чувствовать, что, ведя споры относительно чуда Иисуса Навина и смехотворности Птолемея, он ничего не добивается, что его позиция начинает становиться весьма шаткой, он предложил всем, в качестве последней карты, свое "окончательное физическое доказательство". Это была его теория приливов.

Семью годами ранее, в Astronomia Nova, Кеплер опубликовал свое правильное объяснение приливам как результату притяжения Луны. Галилей отверг теорию Кеплера как астрологический предрассудок[317], и заявил, что приливы являются прямым последствием объединенного движения Земли, и это вызывает то, что море отступает от суши с различной скоростью. Данная теория будет подробно рассмотрена в одной из последующих глав ("Приливы"). Это заявление противоречило собственным исследованиям Галилея по вопросу движения, было возвратом к грубой физике Аристотеля, еще и постулируя, что должен быть только один высокий прилив в сутки, точно в полдень – а ведь всякий знает, что приливов два, и что они сдвигаются по часовому кругу[318]. Вся эта концепция находилась в столь ярком противоречии с фактами, и была столь нелепой в качестве механической теории – а ведь механика была областью тех достижений Галилея, которые мы помним до сих пор – что ее, концепцию, можно объяснить только лишь в психологических категориях. Для столь исключительного интеллекта это была просто поразительной теорией, совершенно отходящей от методов и направления мышления Галилея; она была не ошибкой, но иллюзией или даже бредом.