Лунатики

После этого Галилей приступает к подрыву репутации Браге, говоря о его "якобы наблюдениях" и называя кометы "обезьяньими планетами Тихо". Кроме того, он объясняет причины, склонившие его нарушить собственное постановление о том, уже никогда не станет ничего публиковать: враги Галилея, которые поначалу безуспешно пытались обокрасть его от его же открытий, теперь же, в свою очередь, пытаются приписать ему "творения иных", а именно – трактат Гвидиччи. С возмущением он отрицает, якобы он принимал хоть какое-то участие в появлении данного трактата, если не считать того, что как-то беседовал с Гвидиччи относительно комет. Теперь же он вынужден прервать молчание, чтобы "приостановить тех, что любят искушать дьявола и начинать скандалы со спокойными людьми".

Работа в большинстве своем состоит из саркастических опровержений всего, что сказал Грасси, независимо от того, то ли бедняга просто запутался – что с ним случалось частенько – то ли был прав. Например, Грасси утверждал, будто бы снаряды нагреваются под влиянием трения воздуха. Галилей отвечал, что они становятся вовсе не теплее, но холоднее6 "Попытки превращения воздуха в пыль являются потерей времени в той же степени, что и вошедшее в пословицу растирание воды в ступке". Как это часто бывает, истинную посылку Грасси пытался доказать с помощью ошибочного аргумента: он процитировал Суидаса (греческого лексикографа Х века), который утверждал, будто бы вавилоняне готовили яйца, поместив их в пращи и быстро вращая ими в воздухе. Это дало возможность Галилею разнести противника в пух и прах в забавном фрагменте, который приводят часто (но без указания контекста):

Если Сарси желает, чтобы я поверил, вместе с Суидасом, будто бы вавилоняне готовили яйца, вращая их в пращах, то я поверю, но перед этом обязан сказать, что причина такого результата была совершенно иная, чем указывает он. А чтобы обнаружить причину, я рассуждаю следующим образом: "Если мы не достигаем результата, которого другие перед этим достигали, это означает, что в наших действиях отсутствует нечто, что тем принесло успех. Если не хватает всего одной вещи, то только лишь эта вещь и может представлять собой истинную причину. У нас имеются и яйца, и пращи, и богатыри, чтобы крутить ними, но яйца вовсе не варятся, а только охлаждаются, если перед тем они были, случаем, теплыми. А поскольку у нас не хватает ничего, помимо вавилонян, выходит, что причиной затвердевания яиц является то, что вращающие были вавилонянами, а вовсе не какой-то там трение воздуха.

Среди этих блестящих, но мелких софизмов даже и в этот раз можно найти фрагменты, которые стали классикой дидактической литературы. Они касаются принципов научного рассуждения, процедуры проведения экспериментов, возложенной на философию обязанности скептического подхода к авторитетам и принципам, считающимися очевидными. Прежде всего, Галилей формулирует принцип, который сыграл огромную роль в истории научной мысли: умение различать между первоочередными признаками в природе, каковыми являются расположение, количество, форма и движение тел; и признаками второразрядными, такими как цвет, запах и вкус, которые, по мнению Галилея, существуют лишь в сознании наблюдателя.

Мне кажется, что для возбуждения в нас чувств вкуса, запаха и звука от внешних тел не нужно ничего, кроме форм, количества и медленных или быстрых движений. Думаю, что если бы отнять у нас уши, языки и носы, то остались бы формы, количества и движения, но не запахи, вкусы и звуки. Я считаю, что эти вторые являются всего лишь названиями, когда отделить их от живых созданий.