Лунная Моль и другие рассказы

«Может быть, этот вопрос удастся решить быстрее, чем вы думаете», – сказал Люк.

* * *

Люк Грогач неспешно шагал вдоль блестящей трубы туннеля; чередующиеся бледные и темные кольца, вызванные рефракцией освещения, по-прежнему создавали иллюзию двухмерной мишени. Впереди было заметно движение – блестел металл, бормотали голоса. Туннелепроходческая бригада №3 простаивала, переминаясь с ноги на ногу.

Федор Мискитмен взмахнул рукой с не характерной для него горячностью: «Грогач! За работу! Ты задерживаешь всю бригаду!» Мясистое лицо бригадира порозовело от гнева: «Мы уже опоздали на четыре минуты!»

Люк неторопливо приближался.

«Шевелись! – взревел Мискитмен. – Что здесь, по-твоему – прогулочная набережная для целующихся парочек?»

Люк только замедлил шаги. Угрожающе набычившись, Федор Мискитмен не сводил с него глаз. Люк остановился прямо перед ним.

«Где твоя лопата?» – спросил Мискитмен.

«Понятия не имею, – отозвался Люк. – Я пришел на работу. Выдавать инструменты – ваше дело».

Федор Мискитмен не верил своим ушам: «Разве ты не отнес лопату на склад?»

«Отнес, – подтвердил Люк. – Наверное, она все еще там. Если хотите, можете забрать ее оттуда».

Мискитмен открыл рот и заорал: «Убирайся! Ты уволен!»

«Как вам угодно, – ответил Люк. – Вы – бригадир, вам решать».

«И не возвращайся! – ревел Федор Мискитмен. – Сегодня же подам отчет о твоем увольнении. Ты не получишь повышение статуса за мой счет, даже не надейся!»

«Статус? – Люк рассмеялся. – Давайте, давайте! Сделайте меня младшим исполнительным работником. Вы думаете, меня это беспокоит? Нисколько. И я скажу вам, почему. Предстоят изменения. Когда вы заметите, что Город стал не таким, как раньше, вспомните обо мне».

Люк Грогач, младший исполнительный работник, прощался с выходящим на пенсию смотрителем подготовительного пункта. «Не благодарите меня, – говорил Люк. – Я устроился здесь по своему собственному желанию. По сути дела… нет забудьте об этом. Поднимитесь на поверхность, посидите на солнышке, подышите свежим воздухом».

Наконец Додкин, обрадованный и в то же время опечаленный, в последний раз ушел, прихрамывая, по затхлому коридору к стучащей бегущей дорожке.

Люк остался один в подготовительном пункте. Ему казалось, что он слышит неуловимый шорох непрерывного потока информации. За стенами переключались миллионы реле, электронные сообщения струились по кабелям, разветвлялись и сливались, микрокомпоненты и осажденные контактные схемы кипели бурной деятельностью. Выходные данные ползли черными символами по желтой пленке монитора. Рядом стояла клавиатура.

Люк уселся перед монитором. Чему следовало посвятить его первую «поправку»? Освобождению нонконформистов? Правилу, требующему, чтобы руководители туннелепроходческих бригад приносили и выдавали инструменты подчиненным? Увеличению ежемесячного кредита для младших исполнительных работников?

Поднявшись на ноги, Люк погладил подбородок. Власть! Ее следовало использовать бережно, мало-помалу. Зачем нужна власть? Чтобы приобрести роскошные привилегии? Да, разумеется, этим он непременно займется, применяя самые изобретательные методы. Но помимо этого – зачем? Люк подумал о миллиардах мужчин и женщин, живущих и работающих в Организации, взглянул на клавиатуру. У него была возможность формировать условия их существования, влиять на их образ мыслей, разрушать структуры Организации. Мудро ли это? Правильно ли это? Забавно ли это, в конце концов?

Люк вздохнул. Он представил себе, что стоит на высокой террасе, откуда открывался вид на Город. Люк Грогач, председатель Совета директоров. Вполне возможно и даже целесообразно. Мало-помалу, одна за другой, соответствующие «поправки» сделали бы свое дело… Люк Грогач, председатель Совета директоров. Да. Сгодится для начала. Но действовать следовало деликатно, исключительно осторожно…

Люк сел перед клавиатурой и начал вводить текст своей первой «памятной записки».

Лунная Моль

Жилую яхту строили согласно высшим стандартам сиренезского мастерства – другими словами, настолько близко к совершенству, насколько мог оценить человеческий глаз. В обшивке из навощенного темного дерева не было заметных стыков, платиновые заклепки отполировали заподлицо. Как этого требовали местные представления о стиле, массивная плоскодонная яхта не уступала остойчивостью суше и в то же время не выглядела грузной или проседающей. Нос выпячивался, как лебединая грудь, корма высоко поднималась, а затем загибалась вперед, чтобы поддерживать чугунный фонарь. Двери вырезали из горбылей крапчатого черновато-зеленого дерева, ажурные оконные переплеты застеклили квадратными кусочками слюды, окрашенными в розовый, голубой, бледно-зеленый и фиолетовый цвета. Носовую часть отвели для подсобных помещений и рабов, а посередине судна находились пара спальных кают, трапезный салон и гостиная с выходом на смотровую палубу кормы.