Лунная Моль и другие рассказы

Гилберт Дюрэй, не зарегистрированный официально приемный внук Алана Робертсона, работал деструктором в рамках программы сноса городских застроек. Четыре дня в неделю, по шесть часов в день, он управлял демонтажной машиной в обезлюдевших районах Купертино, уничтожая типовые дома, бензоколонки и универмаги. Рычаги и тумблеры контролировали перемещение стального молота на конце тридцатиметровой стрелы – одним движением пальца Дюрэй опрокидывал столбы линий электропередач, разбивал витрины, облицовку и штукатурку, крошил бетон. В пятнадцати метрах за демонтажной машиной ползла разгрузочная платформа. Захваты направляли обломки и мусор на конвейерную ленту, поднимавшую их к отверстию шестиметрового диаметра – и все, что осталось от разрушенных сооружений, с шумом и треском сваливалось в Равнодушный океан. Алюминиевая обшивка, обломки асфальта, гофрированное стекловолокно, телевизоры и грили, модернистская шведская мебель, подборки «лучших книг месяца», бетонная плитка внутренних дворов и, наконец, куски тротуаров и дорожного покрытия как такового – все опускалось на дно Равнодушного океана. Щадили только деревья – вдаль, настолько, насколько мог видеть глаз, простирался странный эклектический лес – амбровые деревья, сосны, китайские фисташковые деревья, атласские кедры и гинкго, березы и остролистные клены.

В час дня Ховард Виртц вылез из «подсобки» – так называли каморку в заднем отсеке машины. Виртц поселился в мире миоцена; Дюрэй, с женой и тремя детьми, предпочитал более мягкий климат современного полуродственного мира популярного типа A, в котором человек никогда не развился.

Дюрэй вручил Виртцу график работ: «Все примерно так же, как вчера: прямо по Персиммон-авеню к Уолден-стрит, потом один квартал направо и назад».

Виртц, человек угрюмый и молчаливый, подтвердил получение графика быстрым кивком. В мире миоцена он жил один, в плавучем доме на горном озере. Он собирал дикий рис, грибы и ягоды, охотился с ружьем на гусей и куропаток, на оленей и молодых бизонов; как-то раз он соблаговолил сообщить Дюрэю, что, отработав свои пять лет, он собирался отдыхать у себя на озере и больше не возвращаться на Землю – кроме тех случаев, когда ему могли понадобиться одежда или патроны для ружья. «Здесь мне больше ничего не нужно!» – заявил Виртц.

Дюрэй презрительно фыркнул: «И что ты будешь делать со всем свободным временем?»

«Охотиться, рыбачить, есть и спать – может быть, сидеть на передней палубе».

«И это все?»

«Ну, я мог бы пиликать на скрипке, если научусь. От меня до ближайшего соседа – пятнадцать миллионов лет».

«Ну да, от соседей лучше держаться подальше, я тебя хорошо понимаю».

Дюрэй спустился на дорогу и взглянул на результаты сегодняшней работы: четыреста метров полного опустошения. Дюрэй не позволял своему подсознанию никаких излишеств; тем не менее, он ощутил укол сожаления о прежних временах – несмотря на все недостатки прошлого, оно было беспокойным и оживленным. Голоса, звонки велосипедов, лай собак, шум закрывающихся дверей – казалось, эхо всех этих звуков еще проносилось над Персиммон-авеню. Надо полагать, бывшие обитатели этого района предпочитали новые жилища. Самодостаточные семьи селились в частных мирах, более общительные жили в окружении единомышленников в самых разнообразных условиях, от каменноугольного периода до миров с современным климатом типа A. Иные даже вернулись в города, ныне почти опустевшие. Да, наступила необычайная эпоха, время перемен. Дюрэй, тридцати четырех лет от роду, не помнил другого образа жизни – прежнее существование, олицетворенное жалкими остатками Персиммон-авеню, казалось устаревшим, тесным, душным.

Обменявшись парой слов со сменщиком, он направился к подсобке и прошел на несколько шагов дальше, чтобы заглянуть в разгрузочный провал с видом на Равнодушный океан. Над южным горизонтом нависли грозовые тучи – туда потихоньку плыли многочисленные обломки досок; в конечном счете волны должны были прибить их к неизвестным докембрийским берегам. Никакой инспектор никогда не стал бы протестовать против использования этого океана в качестве свалки – в том мире не было ничего живого, кроме примитивных моллюсков и сине-зеленых водорослей, а все отходы и мусор Земли никогда не смогли бы заполнить подводные каньоны. Дюрэй бросил в отверстие камень и пронаблюдал за тем, как он плюхнулся в неземную воду, после чего отвернулся и зашел в подсобку.

В противоположной входу стене было четыре двери. На второй слева висела табличка: «Г. ДЮРЭЙ». Дюрэй открыл замок, отодвинул дверь и остолбенел, с изумлением глядя на глухую панель. Он приподнял прозрачный пластиковый щиток, служивший воздушным уплотнением, и вынул плоское кольцо, создававшее переход. Внутренний обод кольца блестел оголенным металлом; сквозь кольцо Дюрэй видел только стены подсобки.