Директор Дрю вмешался: «Господа, успокойтесь! Упреки бесполезны – скорее, вам надлежало бы выражать раскаяние. Надеюсь, вы понимаете, что ни один из вас теперь не сможет возглавить группу расшифровки текстов».
«Неужели? А почему нет?» – фыркнул Генч.
«Боюсь, что в сложившихся обстоятельствах я никак не смогу порекомендовать ни одного из вас».
«И кого же назначат руководителем группы? – потребовал ответа Козмин. – В этой области не так уж много выдающихся специалистов».
Дрю пожал плечами: «Будучи математиком, должен признаться, что расшифровка текстов представляется мне привлекательной проблемой – хотя бы качестве логического упражнения. Вполне может быть, что меня уговорят занять эту должность. Честно говоря, для меня это может быть единственная возможность продолжить участие в проекте». Доктор Дрю вежливо откланялся и вышел из лазарета.
Несколько минут профессора Генч и Козмин молчали. Затем Генч сказал: «Достопримечательно. В высшей степени. Я не устраивал западню в помещении №9. Не скрываю – я заметил, что панель в полу можно было открыть предварительно, из коридора… После чего человек, заходящий в помещение №9, оказался бы в опасной и унизительной ситуации… Странно!»
«Гмм! – проворчал Козмин. – Действительно, странно…»
Профессора помолчали еще некоторое время, после чего Козмин произнес: «Конечно, я не могу сказать, что невиновен на все сто процентов. Я догадывался, что, если вы отважитесь проникнуть в „Большой голубой“ звездолет, вам объявят выговор. Но я не перемещал никаких балок».
«Достопримечательно! – повторил профессор Генч. – Загадочная ситуация… Хотя мне приходит в голову одна возможность…»
«Какая именно?»
«Кто мог хотеть нашей смерти?»
«Математик считает простейшее решение задачи самым элегантным», – размышлял вслух профессор Козмин.
«Исключение неизвестных величин», – задумчиво произнес профессор Генч.
Попойка чудаков
I
Из «Воспоминаний и размышлений» Алана Робертсона
Три девочки торопливо проглотили завтрак, собрали домашние задания и, шумно перекликаясь, отправились в школу.
Элизабет налила кофе себе и Гилберту. Ему показалось, что она пребывала в задумчивом и подавленном настроении. Через некоторое время она сказала: «Здесь так красиво… Нам повезло, Гилберт».
«Никогда об этом не забываю».
Прихлебывая кофе, Элизабет помолчала, отвлеченная какой-то случайной последовательностью мыслей, после чего заметила: «Мне никогда не нравилось расти. Я всегда чувствовала себя странно – не так, как другие девочки. Не знаю, почему».
«Не вижу в этом никакой тайны. По существу, все люди разные».