Лунные кружева, серебряные нити

— У тебя камни в почке. Боль сниму, но она вернётся. Больше пей воды, отваров из зверобоя, спорыша или шиповника. От вина, пива и прочего придётся отказаться, коли ещё здравствовать хочешь, от солёного — тоже. Глядишь, и полегчает.

— Ох, благодарствую, госпожа ведунья! Уже полегчало! — мельник поднялся на ноги и, пошарив пo карманам, высыпал мне на руку горсть монет, не забыв поклониться.

Народ стоял в тишине, провожая меня взглядом.

— До местечка довезёшь? — вернувшись к телеге, я протянула мужичку ладонь с монетами.

— Звиняй, дочка, не могу. Мне ждать ещё, а потом в поселище вернуть. Ты вон с Гастомыслом езжай. Возьмёшь госпожу?

— Отчего ж не взять? Возьму, — верзила снова соскочил с телеги и подбоченился. — А денег не нать, по пути так-то.

В город я ехала на мешках с мукой. Гастомысл, в отличие от предыдущего попутчика, оказался совсем неразговорчивым, и потому совершенно не мешал мне размышлять о том, что я с мельником сотворила. Закрыв глаза, я снова и снова возвращалась к мельнице: как я это сделала, почему, откуда знаю про все эти спорыши да шиповники, и откуда взялось чудное, видимое одной мне свечение?

Парень тем временем усердно прикладывался к фляге, и, судя по запаху, там плескалась точно не вода.

Вскоре мы подъезжали к широкому деревянному мосту, за которым уже можно было рассмотреть копошащихся у каменной стены стражников.

— Город-то как называется?

— Вышков. И зачем ты туда тянешься, али в тюрьму захотела?

— Зачем в тюрьму?

— Так по всей же краине чародейство запретили, капища ваши поганые пожгли.

— И давно?

— Давно. Сам Круль велел.

Теперь я точно знала, что мне необходимо попасть в город. Просто не светить этим своим чародейством. Кажется, и моя потеря памяти объясняется легко и просто — шибанул кто-то по голове ведьму поганую.

— Послушай, Гастомысл, а эти стражники, они документы какие-нибудь проверяют?

— Ну, у купцов каких, али вояк могут грамоты посмотреть.

— А они могут меня взять и не пустить?

— Да кто ж их, бесов, знает?

— Пожалуйста, помоги мне туда попасть, а?

— Услуга за услугу. Сойдёт?

— Ты скажи сначала.

— У матери моей гуси дохнут. Поглядишь, в чём дело?

Мост со стражниками тем временем неумолимо приближался. Я кивнула, хотя совсем не была уверена, что тот же фокус пройдёт и с птицей.

— И ещё одно: разрешишь себя поцеловать.

— Да ты в своём уме? Мы на одну услугу договаривались. Это — во-первых. А во-вторых — я ведь и порчу навести могу!

— Да ладно, не кричи. Это я так спросил, авось и прокатит, — расплылся он в глупой улыбке.

Пока стражники разбирались с хозяином предыдущей, гружёной доверху телеги, и спорили, какую пошлину надлежит уплатить, Гастомысл велел мне лечь, спрятавшись под накидку с головой, а затем щедро облил меня этим пойлом из фляги. От неожиданности я хорошенько лягнула его. А придя в себя, добавила ещё разок.

— Эй, что везёшь? — услышала я грубый незнакомый голос.

— Так я ж на заре выезжал, рассказывал — муку пекарю, — начал оправдываться Гастомысл.

— Ладно-ладно, помню. А это что? — я почувствовала пинок пониже спины и запротестовала мычанием.

— А-а, это? Девка моя. Пусть проспится.

— Так ты ж без девки выезжал.

— Ну, с утра она ещё мельникова была, а теперь — моя. Он мне её в кости проиграл.

Мне вновь захотелось лягнуть «женишка», нo он уже был начеку и успел-таки, подлец, увернуться.

— Ладно, езжай.

Едва телега тронулась, заскрипев по деревянному мосту, я услышала всё тот же голос, но нам уже не адресованный:

— Всю рвань и пьянь в город тянут, будто своих мало…

Городок оказался совсем маленьким. Каменные стены закрывали его лишь со стороны реки, по-видимому, для солидности. Больше каменных строений я не наблюдала нигде. Даже в самом центре, у рынка, ратуша, стражницкое подразделение и тюрьма были деревянными и незамысловатыми, улицы — узкими и грязными, покосившиеся дома — обнесёнными редким частоколом, из-под которого куры бросались прямо под колёса телеги. Знакомым, увы, здесь ничего не казалось.

Сначала, как и полагается, мы завернули к пекарю. Гастомысл выгрузил мешки, не забыв оставить парочку и себе. Затем пекарь отсыпал парню добрую горсть монет, указывая пальцем в мою сторону, Гастомысл покачал головой и направился к телеге.

— Он что, справки обо мне наводил? — занервничала я.

— Кто, пекарь? Да так, спрашивал, не продам ли, ¬— Гастомысл ловко запрыгнул на телегу и натянул вожжи.

— Кого? Меня? Останови свою рухлядь, дальше я сама! — я уже свесила с телеги ноги, но парень схватил меня за рукав:

— Да погодь ты! Ишь, нервенная! Я ж ему ту же байку рассказал, что и стражникам. Нашла, чего обижаться. Радовалась бы, что пригожая — все мне завидуют.

— Ладно, давай скорее закончим с твоими гусями и расстанемся.

На самой окраине захудалого городка был вырыт небольшой пруд, в его грязной мутной воде с удовольствием плескались утки, гуси да пара чумазых ребятишек. Дальше, за околицей, виднелись чёрные латки полей и огородов. Гастомысл отпустил вожжи и расслабился, лошадка сама знала дорогу домой.

— А звать-то тебя как, красавица?

— Угадай.

— Может, Капоша?

Я поморщилась.

— Палуся?

Я покачала головой.