Лунные кружева, серебряные нити

С минуту лошади дрожали, нервно фыркая и переступая с ноги на ногу, но потихоньку стали успокаиваться. Из переулка выскочил мужчина, судя по одежде — небедный купец, и тотчас бросился к нам

— Виноват! Виноват! Помилуйте, люди добрые! Понесли, собак испугавшись, и меня сбросили! А товар?! Где товар, окаянные?

Он подбежал к лошадям и, ругаясь на чём свет стоит, стал спешно разворачивать телегу.

Я же подхватила на руки испуганную девчушку, размазывающую грязной ладошкой слёзы:

— Тебя как звать?

— Немира.

— Потерялась?

— Не-а, тата велел яблоки домой нести, накажет теперь…

Сквозь толпу глазеющих на меня людей протискивался высокий черноволосый мужчина. Он сразу же взял с моих рук девочку и обнял её.

— Тата… я яблоки рассыпала, — хныкала она.

— Ничего, ничего… пойдём домой. Хочешь, леденец куплю? Самый большой?

— Хочу, — хитро заулыбалась Немира, вмиг забыв про все несчастья.

Мужчина обернулся ко мне:

— Даже и не знаю, как вас благодарить…

— Ну, что вы, любой сделал бы то же самое. Ну, наверное…

— Спасибо. Я в долгу перед вами. Если понадобится помощь — спросите в стражницкой Ратибора…

Уже без происшествий я добрела до постоялого двора. Хозяйка, пышнотелая дама со сногсшибательными, во всех смыслах, формами, вежливостью совершенно не отличалась. Во время швыряния на стол деревянных блюд, растрескавшихся кубков и потемневших от времени ложек (вилки и ножи в этом заведении не предусматривались), она успевала раздавать подзатыльники мальчишке-помощнику и прикрикивать на докучливых посетителей.

Я заканчивала свой ужин, расправляясь с творожной ватрушкой, которой впору заколачивать гвозди, и подумывала, как бы выпросить у хозяйки почти задаром достойную комнату, как ввалились двое стражников. Сначала я не придала значения вывешенному ими на грязную закопченную стену портрету, но, присмотревшись внимательнее, едва не выронила ложку. Даже на чёрно-белом изображении я легко узнала себя, волосы — и те были уложены так же, что и в речном отражении у мельницы. Потихоньку приподнявшись с колченогой скамьи, я нырнула в тень и бочком, бочком по стенке попятилась к выходу, успевая заметить, как хозяйка что-то объясняет страже, высматривая кого-то за столиками.

Чтоб мне провалиться! Я ещё и заплатить забыла — теперь мне точно светит тюрьма!

Пробежав почти квартал, я отдышалась и зашагала спокойно, стараясь не оглядываться и не привлекать излишнего внимания. На площади толчеи уже не было — народ разошёлся по домам, и лотки пустовали. Остановившись у городской ратуши, я не смогла пройти мимо красующегося здесь же знакомого изображения. Даже платье на нём было то же, что и на мне — узкие длинные рукава, высокий воротник-стойка, вниз тянется ряд костяных пуговок до самой талии, которую несколько раз опоясывает длинный с кистями пояс.

Надпись гласила: «Сыскивается. Награда за любые сведения».

Ну, и что прикажете делать? Убежать и спрятаться или пойти и сдаться, чтобы перед тем, как болтаться на виселице, узнать, кто я, и за что такая немилость? Что не говори, а мне по душе первый вариант.

Пришлось изрядно поплутать, чтобы найти улицу с рукотворным прудиком на окраине города. До знакомого дома я добралась уже на закате. В раздумьях постояла у калитки и, не заметив во дворе никакого движения, начала бросать в окошко мелкие камешки. Гастомысл не замедлил появиться на крыльце, напряжённо всматриваясь в темноту.

— Эй! Это я! — я старалась говорить шёпотом.

Сообразив, наконец, что к чему, он осторожно приблизился к калитке и отворил её:

— Бажена? Ты что тут делаешь?

— Мне ночевать негде.

Парень медлил и чесал в затылке.

— Матери скажи, что заплачу? — я начинала волноваться.

— Она не обрадуется, когда тебя увидит. Да и отец с брательником вот-вот вернутся, и явно не трезвые.

Я схватила его за рукав:

— Гастомыслушка, ты у меня — один-единственный знакомый на весь город, мне больше некуда идти, неужели у тебя хватит совести оставить девушку на улице?

Здоровяк сдался:

— Ладно… Только погодь маленько, пока мать корову подоит и в хату воротится. Тута подожди, скоро вернусь.

Я наматывала круги у калитки, сложив за спиной руки. Но Гастомысл не заставил себя долго ждать. Вскоре он приближался к забору, освещая себе путь оплывшей свечой в старой плошке. Не дойдя до калитки, он вскрикнул и выронил свечу.

— Кто здесь? — спросил он дрожащим голосом.

— Это я. Ты что, забыл уже?

— Бажена, ты?

— Да я! Кто ж ещё?!

— А почему у тебя глаза так страшно светятся?

— Не знаю. Может, впустишь уже, пока меня комары вконец не загрызли?

Парень отворил калитку и позвал за собой, приложив палец к губам.

— Вот, — приоткрыл он дверь сарая. — На сеннике заночуешь. А утром я за тобой приду.

— Ладно, и на том спасибо, — вздохнула я.

— Принести чего? Есть хочешь?

— Ничего не нужно, — я присела на сено.

— Зачем же в город пёрлась, ежели некуда идтить? — разместился он рядом.

— Сама не знаю.

— И что дальше думаешь делать?

— Завтра уйду отсюда. Куда-нибудь. Подальше.