Лунные жемчуга (СИ)

Дьярви, уже не капитан-адмирал, всю зиму обучал новых отроков воинскому, да морскому делу, пировал с друзьями, девушек обнимал, да на утесах пропадал, а ранней весной собрав самых достойных уводил корабли к чужим водам. И пока с палубы он мог видеть родной берег, не отрывал глаз от маленькой фигурки с длинными светлыми волосами, что всегда молча провожала его, затерявшись среди толпы. Знал — последняя она с причала уйдет, будет волноваться и молиться за него, а настанет белая пора снегов — первая придет ждать и встречать. Вот только подойти к ней он теперь не смел. И цветы лесные не для нее расцветали, и подарки чужеземные не ей покупались. Только один раз не удержался он. Так захотелось подглядеть забытую радость в синих глазах, что сорвав маленький букет, спрятал там жемчужину, случайно в кошеле затерявшуюся, и оставил тихонько у девичьего окна.

— Наш ли ты, Дьярви-адмирал?

— Конечно ваш! — отвечал.

— Помнил ли ты о нас в тех землях чужих?

— Ни на минутку не забывал, — отвечал.

— Не забывай, адмирал!

— Так как мы, никто из смертных тебя любить не будет! Все, что хочешь, для тебя подарим.

Много ли, мало ли лет прошло, да только настало время для грозных дел, не мелких стычек, но больших ратных походов. Объявил князь войну своим заклятым врагам и прислал приказ собираться всему флоту, да ударить грозной силой по непокорным чужеземцам. Жестокими обещали быть битвы, не все войны снова увидят берег родной.

Как скрылись корабли за небесной чертой, так и не прекращали светиться кострами уступы Небесных опор. Рыбаки, кому случалось огибать те скалы по морю, слышали то ли песни дивные, то ли молитвы странные. А волны в тех местах совсем уж непредсказуемы стали. То мирными белыми барашками плескались, то в один миг вставали грозными великанами. Не одну жертву тогда получила пучина морская, видимо, не одну весточку за это ведьмам принесли, не одну услугу оказали. Кидали ведьмы и жемчуга по ветру, просили луну приглядеть за адмиралом, осветить ему путь в самой темной ночи. У пламени яркого просили силы в бою и ярости жгучей, усталости не знающей.

А на другом конце света молодой адмирал, на зависть и удивление врагам, выигрывал одну битву за другой. Шептались противники, чуяли неладное, но совладать не могли. Словно заколдованный выходил адмирал целым и невредимым из любой беды, примером тем вдохновлял своих воинов на новые подвиги и победы. Видимо, хороши были слезные молитвы горных реад.

Лето переваливалось за половину, ночная темнота все дольше не давала солнышку проснуться, и хоть все вокруг еще зеленело и цвело, с моря уже задували холодные ветра.

Луна, на вечернем небе ещё невидимая человеку, наблюдала со своей высоты, как молодая девушка пробиралась по камням среди скал. Как она упрямо карабкалась все выше и выше, цепляясь за ненадежные выступы или колючие ветви редких кустарников. Колючки эти девушка видимо уже не замечала, руки ее за время путешествия успели покрыться царапинами и ссадинами. Некрепкая обувь теперь порвалась, то и дело слетала с ноги и больше мешала, чем защищала от острых камешков. Слезы иногда скатывались по бледным щекам, от страха ли, от холода ли и боли, но упрямица только закусывала губу и поспешно смахивала их рукавом. Еще немного — и станет совсем темно. Ночные духи войдут в свои права, и всякому человеку лучше бы быть под охраной родного очага, а не вторгаться туда, куда днем-то редко кто отваживался заходить. Если б кто-то видел сейчас девушку, пробирающуюся в ночь к Небесным опорам, то, наверное, решил бы, что она или безумна, или чересчур храбра. Что ж... всего лишь влюблена.

Расцвела Альба, похорошела. Превратилась смешливая девчонка в красавицу девушку с задумчивыми синими глазами. Не смотрели те глаза ни на каких женихов, не знала правая рука ее обручального браслета, из волос девичья лента не выплеталась. И ведь согласилась бы она однажды, смирилась, если б не найденная под окном подарок-жемчужина. Подарок тот не давал покоя душе: то ли надеждой согревал, то ли тоскою на части рвал. Жалел отец любимую дочь, не хотел неволить, но и он скоро осерчает, укажет ей путь со двора с первым, кто сватов пришлет. Ну и пусть. На все воля богов, и она ее выполнит, об одном только молила их — дождаться скорее дня, когда сможет она увидеть Его фигуру на палубе первого корабля, когда можно будет разглядеть, что он жив, здоров и весело приветствует встречающих их людей с капитанского мостика. Вот только беда в том, что боги с ней не говорили, не давали знака, что слышат и помогают, а ведь где-то каждый день возле ее Дьярви летают стрелы, сверкает сталь клинков, плещут вокруг борта холодные волны. И невыносимо было думать, что вот прямо сейчас смерть может тянуть к нему свои жадные руки.

Последняя надежда оставалась у девушки. Если не врут дедовские предания, то уж Они-то ответят, помогут, а что в уплату попросят — о том не думала, не беспокоилась. Единственная ее драгоценность мерцала время от времени на запястье, отражала последний тусклый свет уходящего дня.