Лунный камень

Пословица говоритъ: дурная та птица, что хулитъ собственное гнздо. Я смотрю на благородную фамилію Гернкаслей какъ на мое родное гнздо и счелъ бы за особенную милость, еслибы мн позволила не слишкомъ распространяться о досточтимомъ Джон. По моему крайнему разумнію, это былъ одинъ изъ величайшихъ негодяевъ, какомъ когда-либо производилъ свтъ. Къ такому эпитету врядъ ли остается что-нибудь прибавить. Службу свою началъ онъ въ гвардіи, откуда вышелъ не имя еще и двадцати двухъ лтъ отъ роду, а почему, объ этомъ не спрашивайте. Въ арміи, видите ли, слишкомъ строга дисциплина, что не совсмъ пришлось по вкусу досточтимому Джону. Тогда онъ отправился въ Индію, посмотрть, не будетъ ли тамъ посвободне, а также и для того, чтобъ узнать походную жизнь. И въ самомъ дл, нужно говорить правду, своею безумною отвагой онъ напоминалъ въ одно и то же время бульдога, птуха-бойца и дикаря. По взятіи Серингапатама, въ которомъ онъ участвовалъ, онъ перешелъ въ другой полкъ и, наконецъ, въ третій. Тутъ онъ былъ произведенъ въ подполковники и вскор посл того, получивъ солнечный ударъ, вернулся на родину. Дурная репутація, которую онъ себ составилъ, затворила ему двери ко всмъ роднымъ, а моя госпожа (тогда только-что вышедшая замужъ) первая объявила (конечно, съ согласія сэръ-Джона), что братъ ея никогда не переступитъ черезъ порогъ ея дома. Много было и другихъ пятенъ на полковник, изъ-за которыхъ вс обгали его; но мн подобаетъ говорить только объ одномъ — о похищеніи алмаза.

Ходили слухи, будто онъ овладлъ этимъ индйскимъ сокровищемъ съ помощью средствъ, въ которыхъ, несмотря на свою дерзость, онъ никакъ не ршался сознаться. Не имя нужды въ деньгахъ и (справедливость требуетъ это замтить) не придавая имъ особеннаго значенія, онъ никогда не пытался продать свое сокровище. Дарить его также не хотлъ и не показывалъ его вы одной живой душ. Одни говорили, что онъ страшился навлечь на себя непріятности со стороны военныхъ властей; другіе (совершенно не понимая натуру этого человка) утверждали, будто онъ боялся лишиться жизни, еслибы вздумалъ показать его.

Въ этомъ послднемъ предположеніи была, быть-можетъ, своя доля правды, хотя несправедливо было бы подозрвать его въ трусости. Одно врно, что въ Индіи жизнь его дважды подвергалась опасности; и причиною этому былъ, по общему убжденію, Лунный камень. Когда полковникъ вернулся въ Англію, вс стали отъ него отвертываться, опять-таки изъ-за Луннаго камня. Тайна жизни его вчно тяготла надъ нимъ, какъ будто изгоняла его изъ среды собственныхъ соотечественниковъ. Мущины не принимали его въ члены клубовъ; женщины, которымъ онъ предлагалъ свою руку — а ихъ было не мало — отказывала ему; знакомые и родственники, встрчаясь съ нимъ на улиц, вдругъ длались близорукими.

Другой на его мст попытался бы оправдаться какъ-нибудь въ глазахъ общества. Но досточтимый Джонъ не умлъ уступать даже и въ томъ случа, когда чувствовалъ себя неправымъ. Въ Индіи онъ не разставался съ алмазомъ, презирая опасность быть убитымъ. Въ Англіи онъ хранилъ его также бережно, посмиваясь надъ общественнымъ мнніемъ. Вотъ вамъ въ двухъ чертахъ портретъ этого человка: безпредльная наглость и красивое лицо съ какимъ-то дьявольскимъ выраженіемъ.

По временамъ до насъ доходили о немъ самые разнорчивые слухи. Одни говорили, что онъ проводитъ свою жизнь въ куреніи опіума и собираніи старыхъ книгъ; другіе, что онъ занимается какими-то странными химическими опытами; третьи, что онъ бражничаетъ и веселится въ грязнйшихъ закоулкахъ Лондона съ людьми самаго низкаго происхожденія. Во всякомъ случа полковникъ велъ уединенную, порочную, таинственную жизнь. Однажды, и только однажды, я встртился съ нимъ лицомъ къ лицу посл возвращенія его въ Англію.

Около двухъ лтъ до того времени, которое я здсь описывалъ, то-есть за полтора года до своей смерти, полковникъ неожиданно постилъ мою госпожу въ Лондон. Это случилось 21-го іюля, вечеромъ, въ день рожденія миссъ Рахили, когда въ дом, по обыкновенію, собрались гости. Слуга пришелъ сказать мн, что меня спрашиваетъ какой-то джентльменъ. Войдя въ прихожую, я нашелъ тамъ полковника, худаго, изнуреннаго, стараго, оборваннаго, но, попрежнему, неукротимаго и злаго.

— Подите къ сестр моей, сказалъ онъ, — и доложите ей, что я пріхалъ пожелать моей племянниц счастливыхъ и долгихъ дней.

Уже не разъ пытался онъ письменно примириться съ миледи и, по моему мннію, лишь для того, чтобы насолить ей. Но лично онъ являлся къ ней въ первый разъ. У меня такъ и вертлось на язык сказать ему, что госпожа моя занята съ гостями. Но дьявольское выраженіе лица его меня испугало. Я отправился на верхъ съ его порученіемъ, а онъ пожелалъ остаться въ прихожей и ожидать тамъ моего возвращенія. Прочіе слуги, выпуча на него глаза, стояли немного поодаль, какъ будто онъ былъ ходячая адская машина, начиненная порохомъ и картечью, которая могла неожиданно произвести между ними взрывъ. Госпожа моя также заражена отчасти фамильнымъ душкомъ.