Лунный свет

– Луис нижайше просит прощения за вмешательство на пристани. Он лишь хотел убедиться, что вы в порядке и на пути к цели, но вмешалась Моника и… – Гейб скрипнул зубами, и Адель, не отрывая взгляда от бушующего моря, шумно вздохнула. – Мы подозреваем её в поддержке оппозиции.

Подтверждение того, что Моника всё же действует не по приказу двора, принесла ей невыразимое облегчение.

– Я прощаю Луиса. И прошу уведомить двор, что данная мной клятва будет исполнена через два дня. На Конкурсе Светлых душ, международном состязании Консельса.

Гейб удивлённо поднял брови, но лишь молча поклонился.

– Вы не обязаны потакать желанию двора, когда…

– Я понимаю.

– Извините меня.

Адель повернулась и посмотрела в глаза парня. Он моложе и неопытнее, но держится, как истинный джентльмен, что добавляет ему львиную долю очарования.

– Позволите узнать, что нам делать с Моникой?

– Поймать. Ни в коем случае не убивать, – Адель сжала кулаки и отвернулась. – Но она не должна помешать мне.

– Я понял.

– Скажи честно, Гейб. Двор сомневался в моём обещании? Хотел видеть меня раньше назначенного срока?

Гейб выпрямился и серьёзно посмотрел на Адель. Их взгляды встретились, отчего парень сглотнул, но продолжил ослеплять девушку рубиновым блеском глаз.

– Никогда. Двор также принял ваше наставление не убивать людей до исполнения обещания. Сейчас убийство человека с целью прокормиться отслеживается и карается со всей строгостью закона.

Адель прикрыла глаза, не в силах выносить пронзительный взгляд Гейба. В нём было столько ответственности и решительности, каких не доставало самой Адель, что девушка впадала в отчаяние.

Притом стараясь не думать, сколько ещё таких же, как он, остались в Климменсе.

* * * * * * *

Искусством в понимании королевы Консельса считалась борьба. Беспощадная кровавая бойня девушек, одетых в дорогие кожаные костюмы и украшенных по последней моде. Каждая уважающая себя семья покупала красивую девочку из числа рабов Климменса, холила и лелеяла её до совершеннолетия, а затем нанимала профессиональных тренеров.

По правилам обучать участников Конкурса Светлых душ могли только члены семьи, но эти правила легко обходились стороной или втайне нарушались. Проблема решалась столь же легко, сколь приёмные родители мирились со скорой смертью своего чада.

Ведь ему с детства вбивали в голову, что сражаться за близких, когда на кону стоит их свобода, – это награда небес. Такой ребёнок с радостью надевал пёстрый кожаный комбинезон и брал в руки оружие.

С радостью становился разукрашенной марионеткой в кукольном театре королевы-садистки.

Всем было плевать, что эти девушки – живые люди, что в некоторых семьях по ним будут скорбеть искренне любящие братья и сестры, маленькие дети слуг.

Все было плевать. Даже им самим. Они стояли за кулисами арены, игриво переглядывались с соперницами и заламывали руки от предвкушения.

Адель завидовала этим девушкам. Она мечтала бы иметь такие хорошо промытые мозги. Особенно тогда, когда мать возложила на её плечи непосильный груз. Это было бы неописуемое долгожданное облегчение, будь она воодушевлена идеями её матери.

Не понимай она, что её жизнь в одно мгновение превратилась в ад, что она стала монстром, вынужденным нести бремя своих близких. И всегда забывать о себе.

Если бы её мать не мечтала быть благородной властительницей всего мира, ничего этого бы не произошло.

Адель стояла серди воодушевлённых трупов с одинокой слезой на щеке и думала о Лиаме. Когда раздался звук гонга, занавес отполз в сторону, и девушки разошлись по арене. По традиции или привычке каждая взглянула на преступника, которого собиралась оправдать. Насильники, убийцы, воры и мошенники старались держать лицо, но кто-то всё же не выдерживал и принимался грызть ногти или мять ворот камзола.

Адель взглянула в ослепительно-голубые глаза Лиама и сказала себе, что он заслуживает смерти, как никто из присутствующих. Ведь все, кто когда-либо приносил страдания другим, делали это из-за семьи Лиама. Сам Лиам тоже в этом виноват: около двух с половиной миллионов смертей, произошедшие в мире за время его жизни, лежат на его совести. Потому что Адель не смогла всё исправить именно благодаря Лиаму.

И люди, которых девушка сейчас собиралась убить, тоже будут на его совести.

Она взмахнула массивным мечом и рассекла стоящую рядом блондинку. Зал, который до сих получал удовольствие от кровопролития, содрогнулся и замолчал. Адель подпрыгнула, выгнула спину и приземлилась на одну руку, лишив самую младшую из девушек головы. Выпрямилась и посмотрела на Лиама в шелестящей тишине.

Это он их убивал.

Адель хотела, чтобы мужчина, который посмел ввести её в ступор на 20 лет, увидел, чего стоит каждый день его жизни. Девушка знала, как сильно он её любит, знала, что он чувствует её страдания так же отчётливо, как она чувствует животный ужас участниц и безграничную скорбь их братьев и сестёр. Каждый взмах меча резал Лиама, осознание того, что это сделала его любимая, сыпало соль на рану. Но Адель было мало.