Лунный свет

Когда они спешились в лесной чаще, команда разразилась весёлым смехом, погрязла в обсуждениях потасовки. Мужчина обратился к Джеку и Таккеро, которые до сих пор молчал.

– Что она здесь делает?

Моника хмыкнула, забросив окровавленный меч на плечо.

– А ты умеешь быть благодарным.

* * * * * * *

Лиаму было пятнадцать, когда он впервые почувствовал себя одиноким в толпе друзей. И чувство это было настолько острым, что от него тошнило. То, что он делал, считалось глупым. То, что он думал, он пытался убрать подальше от реальности. То, что он говорил, не только высмеивалось – он часто просто не мог договорить.

И это считали нормальным. Все, даже сам мальчик. Он мыслил себя другим, но считал, что это нормально в подростковом возрасте. Это прошло бы.

Наверное, если бы рядом не было Адель, Лиам смешался бы с серой массой, и это правда прошло бы.

Однажды в королевской школе разгорелся спор. На уроке биологии студенты вдруг заговорили об изучении насекомых, о покорении океанов и космоса, и многие стали рассуждать, какое научное направление будет более рациональным. Ведь богатства были велики, и хотя бы иногда открыто тратить их, всё-таки, нужно было. Ну или делать вид.

Тогда Лиам не думая выпалил о своей мечте, которая уже начала реализовываться на столе в его комнате: мальчик хотел построить инновационные госпитали для людей, поражённых смертельными заболеваниями. В семь лет Лиам не понимал, почему одни люди должны ходить в цепях, а другие нет, если те, первые, такие же умные и красивые; теперь он так же не понимал, почему все должны умирать, пока правительство короля тратит золото на изучение поведения сороконожек в игрушечном колесе.

Почему? Этот вопрос король унесёт с собой в могилу, когда Лиаму уже станет неинтересно знать об этом. Но в пятнадцать лет он стоял посреди класса, и его неподдельный интерес убивал последние отголоски дружбы ровесников. Они посмеялись, только на этот раз более открыто, и принялись сыпать тонну разумных аргументов, которые были далеки от понятия гуманизма.

И от понятий, которыми сами подростки пользовались ранее, отстаивая на дебатах человечность.

Их был много, а Лиам был один, потому, даже если бы он захотел, он не смог бы опровергнуть двадцать человек единовременно. Вместо этого он оглянулся на учителя – молодого перспективного профессора, который не раз улаживал конфликты среди учеников. Тот с гордостью улыбался. Наблюдал за его должно воспитанным чадом и разве что не плакал от радости.

Лиам молча отложил свои чертежи и вышел из класса, не видя, что рядом с учителем, в тени книжных полок, притаилась его помощница. Крестьянка, которую устроили сюда гувернанткой по доброте местного чиновника: это была плата за случайно убитую дочь. Пожилая женщина была вынуждена броситься на подачку, ведь ненависть в её сердце не могла кормить и согревать двоих маленьких сыновей. Возможно, если бы мальчик встретился взглядом именно с ней, он бы не убежал, а молча и гордо вернулся на место. Ведь женщина была единственной, кто улыбался сквозь слёзы.

Лиам убежал во двор и просидел там до окончания уроков. Он плакал меньше, чем та пожилая гувернантка, но этого хватило, чтобы на время потерять связь с реальностью: мальчик даже не заметил, как его обступили одноклассники.

Это было глупо.

Что это вообще было?

Ты из какого мира?

Подростки всё говорили и говорили, а Лиам, пошатываясь, задавался теми же вопросами.

Больше всех горланил мальчик, чей отец выступал за ослабление тягот рабов. Мальчик был хорошим – он даже часто выражал восхищение Лиамом, – но слишком слабым, чтобы пойти против толпы, и Лиам давно хотел сказать ему об этом. И сказал. Из глупого подростка превратился ещё и в бессердечного.

Они подрались, как и поговорили, – напали все на одного. Адель нашла мальчиков и девочек на заднем дворе, когда Лиаму пустили первую кровь. Конечно же, необычная всегда улыбающаяся служанка непременно стала объектом обсуждения, и подростки, не насытившись кровью одноклассника, принялись говорить с Адель. Кому-то было интересно, сколько лет девушке исполнилось, и для чего она на самом деле нужна Лиаму. Кто-то жаждал знать, сколько золота за неё отдали, кто-то – советуется ли Лиам с ней, со своей собачкой, перед тем как показать кому-то свой «проект». Кто-то посочувствовал мальчику: наверное, родители растеряли всё своё богатство, раз рабыня без образования заменяет ему лакеев, гувернанток и целый экипаж.

Адель поняла, что происходит, но успела только стереть с лица улыбку: Лиам бросился на горластого мальчика и сшиб его с ног. Кровь из разбитого носа окропила чью-то белоснежную рубашку, и девочки завизжали.

– Не смей…ты разговариваешь с будущей королевой! – крикнул Лиам так яростно, что все замолчали. Адель передёрнуло, ведь юный граф даже не подозревал, насколько прав: девушка обязательно станет настоящей королевой, когда убьёт его. Настоящие королевы ведь должны убить невинного ребёнка перед коронацией.

Ребёнка, который не совсем уж невинен.