Лунный свет

– Боже милостивый, – прошептал Дэниэл, – вот это и называется «вид на восемь миллионов долларов». Взгляни на Космическую Иглу, Берди. Мы видим ее каждый день, а сколько раз ты на нее поднималась?

– Один, еще в детстве.

– Вот и я о том же. Какие-нибудь пресыщенные хипстеры скажут, что это лишь ловушка для туристов, и, может, оно даже так и есть. Но это наша ловушка для туристов – причудливое, долбаное чудо инженерной мысли с летающей тарелкой наверху, давно превратившееся в символ, который ежедневно дает Эйфелевой башне пинка под зад. А теперь только попробуй сказать, что не хочешь на нее вместе со мной подняться.

– Я, может, и в самом деле рассмотрю ваше обращение, только чуточку попозже.

– Рассмотри, рассмотри, – поддразнил меня он. – Может, и изменишь свое мнение, а, Берди?

Мои глаза метнули на него бесстыдный взгляд, он ответил мне таким же, мы оба улыбнулись, как настоящие идиоты, я выдохнула и сменила тему.

– Ты представляешь, какие они здесь устраивают вечеринки? – сказала я, прикрывая козырьком глаза, чтобы обозреть всю лужайку. – Пирожные к чаю. Шампанское. Изумительные платья. Классическая музыка. Важные особы.

– И при этом все знают его как Билли Воддла, мужа сиэтлского дизайнера Фрэн Мэлкович. Зачем ему так жить? Если бы мои книги продавались миллионными тиражами, я бы повесил на шею табличку и написал: «Эй, козлы, это действительно я!»

– Он, наверное, запрещает уборщицам смотреть ему в глаза, – сказала я. – Слушай, а может, они как раз поэтому и приезжают, когда его нет? Может, это тоже с целью сохранить его анонимность?

– А как насчет его наград и всего прочего? Ведь любая домработница, увидев их, тут же воскликнет: «Эй, да это же дом Рэймонда Дарке!» В том смысле, что… писателям вообще вручают какие-нибудь золотые книги или прочие призы, которые можно повесить на стену? У музыкантов есть «Грэмми», у актеров – «Оскары». А что получают писатели?

– Понятия не имею. Каждый раз, когда мне на глаза попадается фотография кабинета писателя, на ней полно только книг и его любимых безделушек, но уж никак не призов.

Когда мы оказались во дворе Дарке, нас поначалу охватило нервное возбуждение, но вскоре мы с ним успокоились, набрались храбрости и подошли к дому поближе. Крохотные окна нижнего этажа, встроенного в холм, располагались слишком высоко, чтобы в них можно было заглянуть. К двери черного хода примыкал небольшой дворик. На двух верхних этажах имелись балконы, но вот вдоль второго, хвастающегося непомерным количеством окон, тянулась огромная терраса. Подняться на нее можно было с лужайки патио по витой лестнице.

Позабыв о любой осторожности – наверняка по вине солнца, на котором у меня плавились мозги, – я сказала:

– Спорим, что, забравшись наверх, мы сможем без труда заглянуть в дом.

Дэниэл немного поколебался, затем поднял бровь и ответил:

– Ладно, давай выясним.

Стараясь не смеяться, мы стали подниматься по лестнице на второй этаж. Оглядываясь по сторонам в поисках камеры видеонаблюдения или признаков присутствия в доме хозяев, Дэниэл несколько раз негромко выкрикнул: «Твинкл-Тойз! Твинкл-Тойз!» Наверху перед нами открылся великолепный вид на центр города и дома внизу. Я почувствовала себя коронованной особой.

– Смотри, как отчетливо отсюда видно побережье, – прошептал мне на ушко Дэниэл, встав за спиной, от чего я тихонько взвизгнула.

Затем схватил меня за талию, прижал к себе и сделал вид, что хочет укусить за шею. Я тихо захихикала, немного жеманно с ним поборолась, затем вырвалась, погрозила пальцем и прошептала:

– Эй, когда ищут пропавшего кота, так себя не ведут.

– Я мог бы сейчас отпустить шуточку, но не буду. Боже милостивый, а это еще что за хрень? – сказал он, заглянув в окно Дарке и вмиг забыв о своих шалостях. – Взгляни, Берди.

В точности как я и предполагала, нам удалось заглянуть в просторную гостиную, обставленную роскошной мебелью, украшениями которой служили произведения искусства, растения в горшках и большое пианино. Она словно сошла со страниц очередного журнала, воспевающего жизненный-стиль-который-вам-не-по-зубам-так-что-лучше-не-парьтесь.

– Смотри, – сказал Дэниэл, – в рамке вон над тем стулом. Это же иллюстрация с конверта с той самой пластинки «Аиды», которую я купил в «Тенор Рекорде».

Так оно и было. А рядом красовались несколько фотографий местных оперных постановок. На одной из них я узнала театр «Парамаунт», где мы с тетей Моной пару лет назад смотрели «Отверженных».

Но мое внимание привлек следующий снимок. Стоявший перед ним стул не позволял увидеть нижнюю часть, но в строгом дизайне верхней половины – желтый закат на красном фоне с солнцем, закрытым вихрившимся черным пятном, – проглядывало что-то знакомое. Но почему? Где я могла это видеть? Может, на другом конверте в «Тенор Рекорде», наподобие альбома «Аиды» с египетским храмом, который там купил Дэниэл? Пока я щурила глаза, пытаясь разглядеть закрывающий солнце вихрь или надпись под ним, Дэниэл, стоявший в паре футов от меня, сказал: