– Они с отцом всегда были близки. В Англии мы жили небогато, отец работал на фабриках. Но он всегда имел неугомонный нрав, отчаянно жаждал сделать себе имя как бизнесмен. Всё, что у нас было, он вкладывал в различные начинания. И это всегда оказывались какие-то то странные вещи, которые кроме него никто не брал: летающие машины, защитные очки для цыплят, люки для гробов на случай, если кого-то похоронят заживо. – Аксель удивленно приподнимает бровь. – Мать иногда расстраивалась, но отец успокаивал, говоря, что в любом случае еда на столе у нас есть. Все изменилось в один день. Отец вложил деньги в амбициозное дело, которое провалилось. Он всегда был увлекающейся натурой и… пожалуй, немного спонтанным в своих решениях. Если не стесняться в выражениях, можно было бы назвать его сумасбродом. Даже чудаком. Как выяснилось, его обманул один джентльмен, а потом исчез со всеми инвестициями. Тогда мы не знали, но он вложил в эту сделку все, что у нас было. Мы потеряли всё в одночасье. Я была совсем маленькой, подробностей не знаю. Но в итоге Виллем, истратив все свои сбережения, перевёз сюда, в Баннин-Бей всю семью – нас всех и его Марту – чтобы начать новую жизнь.
– Я и понятия не имел, – кивает Аксель. – Ваш отец, безусловно, круто поменял свои перспективы.
– А что насчёт вас? У вас есть семья? – спрашивает Элиза. – Вы редко о ней говорите.
Он молча смотрит на неё, словно отбрасывая вопрос покачиванием головы.
– Мы здесь, разыскиваем
– Не совсем так, – коротко отвечает он.
– Кажется, вы говорили, что ваш отец был торговцем? – после некоторого замешательства спрашивает Элиза. – У вас, должно быть, была прекрасная жизнь там, в Германии.
Он слегка отодвигается от неё. Ненамного, но этого достаточно.
– Я не так близок со своей семьей, как вы, – отвечает он смущенно. – Ни родных, ни двоюродных сестёр или братьев у меня нет. С родителями мы почти не общаемся.
– Почему? Я полагаю, именно благодаря их поддержке вы можете путешествовать?
Аксель шумно выдыхает и отворачивается к морю.
– Если хотите знать правду, мой отец растратил все своё состояние. – Он скрещивает ноги. – Он все пропил. Все, до последнего пенни оставил в игорных залах.
– Мне очень жаль. – Она с опаской смотрит на него. Такой тихой ярости она у него ещё не видела.
– Ничего. Он получил по заслугам. Так, во всяком случае, говорила мать. Подробностей не знаю, только то что со временем какое-то венерическое заболевание свело его с ума. Его отправили в лечебницу. Насколько я могу судить, он все ещё жив. Почти. В остальном никаких новостей до меня больше не доходило, так что…
– Аксель.
Тряхнув головой, он продолжает:
– Он был плохим человеком. Прелюбодей. Грубиян. Жестоко обращался со мной и матерью.
Она обдумывает его слова. Получается, он солгал, когда впервые рассказал ей о своей семье. Тогда он говорил, что его отец торговец. Наверное, сама она в таких обстоятельствах поступила бы так же.
– А как же ваша мать? Она, по крайней мере, интересуется вашей судьбой?
– Она уехала, когда заболел отец. Ей слишком тяжело было выносить позор и людские пересуды. Через пару лет я получил письмо. Она написала, что вновь вышла замуж за морского офицера. Больше я ничего о ней не слышал.
– Сколько вам было тогда лет?
В ямочках на его щеках залегли тени.
– Четырнадцать или около того. С тех пор я работаю, чтобы прокормить себя. Переезжаю с места на место. Это помогает почувствовать замечательный дух приключений. Наверное, поэтому я постоянно рвусь вперёд. Возможно, когда-нибудь найду подходящее для себя место и осяду, но пока… – Его голос становится все тише. Вода блестит вокруг них как масло. Элиза медленно кивает. Не только ее прошлое хранит скелеты в шкафу.
– Я рада, что мы встретились, – говорит она.
– Да. – Аксель придвигается, снова сокращая расстояние между ними. – Возможно, мы оба были несколько потеряны.
Какое-то время они молчат. Сидят рядом, но мысли их врозь. Наконец Аксель тяжело вздыхает, шлепает себя по бедрам и поднимается.
– А теперь, Элиза, у меня к вам один весьма важный вопрос.
– Спрашивайте.
– Как насчёт того, чтобы нам выпить ещё немного рома?
Глава 34
Едва проснувшись, Элиза понимает, что день обещает быть другим. Лодка по-прежнему неподвижна, удушливый воздух давит, как руки на горле.