Лунный ветер

Прежде чем принять его, мой жених вздохнул так тяжело, будто это не я, а он только что отказался бежать от нежеланного брака.

Когда мы вернулись в Грейфилд, я поняла, что заставила и родителей, и гостей изрядно поволноваться. Особенно матушку, с нашим появлением замахавшую веером с заметным облегчением. Если отец шутливо сказал, что уже начал думать, будто меня похитили фейри, мать явно опасалась того, чего и следовало опасаться. Она-то не хуже меня знала, что такое сокровище фейри и даром не нужно… не считая одного не-совсем-фейри.

И в этот момент я, наверное, впервые действительно, отчётливо и отчаянно поняла: отныне мне не осталось других дорог.

Всё, что случилось с того момента, как Том снял меня с седла подле террасы Грейфилда, помнилось мне урывками.

Вот мы в экипаже с родителями и Бланш едем в Хэйл. На поворотах можно увидеть вереницу экипажей гостей, следующих за нашим. Сестра в волнении трещит о чём-то без остановки; отец, чуя неладное, держит меня за руку, пытаясь поддержать, но я не чувствую прикосновений.

Вот мы в храме. Небольшой зал полон народа, но под стрельчатыми сводами царит тишина: все смотрят, как мы идём к алтарю по проходу, оставленному гостями, собравшимися у стен. Христиане заставляют свои церкви скамьями, чтобы не устать во время скучных проповедей, которые читают их священники – в Ландэне мы как-то послушали одну, из любопытства зайдя в католический храм. Наши храмы совсем другие, и нам не нужно каждую неделю выслушивать пространные речи жрецов, чтобы помнить о божественных законах. Там, куда нас с Бланш чинно ведёт отец – по дочери под каждую руку, – на небольшом возвышении золотится статуя Великой Богини. Перед ней на мраморном алтаре курятся благовония и ждёт ритуальная чаша с хмельным мёдом. Застыв подле алтаря, за нашим приближением следят Том, Джон и три жреца; сбоку, из полукруглых ниш в стенах, за нами серебряными глазами наблюдают другие боги – добрый Дагда и лучезарный Луг, милосердная Бригита и кроткая Садб. У ног их мерцают и оплывают вересковые свечи, и длинный зал – он был бы почти пустым, если б не гости – полон радужного света, льющегося сквозь витражи, запечатлевшие в разноцветных стёклах деяния богов. Здесь и победа над Фир Болг[32], чьи тяжёлые копья уступили лёгким и острым копьям Дану и её детей, и битва с фоморами, и становление Донна, Повелителя Тьмы, предводителем Дикой Охоты… За годы посещений храма я запомнила все картинки наизусть, но теперь отчаянно цепляюсь за них взглядом: мыслями о них, проповедях и христианах отвлекаясь от того, что мне сейчас предстоит. От того, что мне опять придётся лгать и клясться в том, в чём я не имею никакого права клясться. Пусть я не буду первой и последней – сколькие девушки клялись любить тех, за кого выходили по расчёту, и сколькие изменяли, поклявшись хранить верность, – это нисколько не умаляет моей вины.

Вот Том держит мои руки в своих, и один из жрецов обвязывает их золотым шнуром вокруг запястий, движением шёлковой кисточки на конце выписывая знак бесконечности. Другой проделывает то же с Джоном и Бланш, пока третий, высоко держа в руках чашу, возносит молитву богам. Потом эту самую чашу уже подносят к моим губам, и сладкий мёд кажется мне безвкусным; затем я понимаю, что шнура больше нет, зато в правую руку мне вкладывают кольцо – то, что предстоит надеть на палец мужу, – и сквозь пелену в моих ушах пробиваются слова, которые я так боялась услышать.

– …Согласен ли ты, Томас Кеннет Рудольф Дарнелл Чейнз, взять эту женщину в свои законные жёны? Обещаешь ли перед ликами богов хранить верность ей и любить её больше, чем самоё себя? Клянёшься ли быть с ней в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас? Хочешь ли, чтобы она покоилась подле твоих родных?

– Да.

Ответ Тома звучит тихо, но не заставляет долго ждать. Кольцо, которое он держит в руке, мягко скользит по моему пальцу, чтобы занять своё место на нижней фаланге. Миг я смотрю на драгоценность, теперь украшающую мою левую ладонь: кладдахское[33] кольцо, традиционное для обручения. Две крошечные золотые руки – знак доверия и дружбы, бриллиантовое сердце – любви, венчающая его корона из белого золота – верности.

Ещё один символ, на который я не имею права.

Если б только можно было оставить одни руки…

Том поворачивает кольцо на моём пальце, и маленькое сверкающее сердце оказывается с внутренней стороны кисти. Там, где ладонь. На виду остаётся один лишь простой золотой ободок. Сердце наружу – знак помолвки; муж и жена носят кладдахские кольца сердцем к себе, в знак того, что их собственные сердца более не свободны и соединены навеки.

– Согласна ли ты, Ребекка Абигейл Корделия Лочестер, взять этого мужчину в свои законные мужья? Обещаешь ли перед ликами богов хранить верность ему и любить его больше, чем самоё себя? Клянёшься ли быть с ним в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас? Хочешь ли покоиться подле его родных?