Лунный ветер

Том отвернулся прежде, чем я смогла увидеть его лицо. Подошёл к окну, оставив мне провожать взглядом его спину.

– Значит, всё же «нет». – Скрестив руки на груди, он застыл, словно глядя на деревья в саду. – Полагаю, ты хорошо это обдумала.

Он говорил тихо и размеренно. Совсем не так и совсем не то, к чему я готовилась.

– Да, – сбитая с толку тем, что не встречаю сопротивления, негромко и коротко подтвердила я.

– И отныне никакой надежды на иное решение у меня нет.

– Нет.

Я напряжённо следила за его спиной, всё ещё ожидая подвоха. Крика, обиды, угроз, чего угодно. Но Том молчал; лишь в одно мгновение плечи его странно дрогнули, вызвав у меня почти физическую боль.

Когда он вновь повернулся ко мне, лицо его было спокойным.

– Я напишу твоим родителям через пару дней. Скажу, что отец нашёл для меня более подходящую партию и велел разорвать помолвку. – Том вновь подошёл ко мне: что движения, что интонация казались неживыми, точно принадлежали марионетке. – Они ни в чём не смогут тебя обвинить.

Он не сводил взгляда с моего лица. И смотрел так, словно готовился писать картину. Запоминая каждую чёрточку.

Прощаясь.

– Том, я…

– Не нужно. – Он прижал указательный палец к моим губам, прерывая все мои попытки оправдаться, и я ощутила, насколько холодны сделались его руки. – Не объясняй. Я же говорил, достаточно будет одного твоего «нет». – Опустил ладонь, оставив меня растерянно глядеть на него, и прикрыл глаза, зелень которых безжизненно выцвела. – Будь счастлива.

Склонившись ко мне, Том легко дотронулся губами до моего лба: в этом жесте, как и в бесстрастности его голоса, читалась такая обречённость, что мне вдруг захотелось кричать. И, пока он отворачивался, чтобы уйти, в моей памяти непрошеным вкрадчивым хором звучали чужие голоса.

…«предпочитают смерть жизни без любимой»…

…«приготовься к потерям»…

…«как вы одним неосторожным словом убили своего друга»…

…«у твоего счастья тоже есть своя цена»…

…«значит, ты осталась бы с тем, кто не сможет без тебя жить?»

Я смотрела, как Том идёт к двери, пока голоса – баньши, Тома, лорда Чейнза – назойливым шёпотом сплетались в моей голове. В один миг сделав всё кристально ясным.

Том – вот моя цена. Его жизнь. Боль, которую я испытаю, муки моей совести. Ведь он действительно любит меня слишком сильно. Даже для того, чтобы пытаться удержать.

Из этой комнаты он уйдёт на смерть.

…«ты захочешь спасти того, кто тебе дорог»…

Я смотрела, как Том идёт к двери, и секунды перетекали в прошлое густой карамелью.

Я не знала, что тому виной – визит к баньши, приоткрывший мне тайны того, что лежит за гранью, или моё болезненное воображение, – но на мгновенье я увидела это. Перепутье, на котором оказалась, дороги, одну из которых мне предстояло выбрать. Они убегали за горизонт радужными лентами, сотканными из череды дней и бесконечных выборов, сложенными из глав моей жизни.

Я не могла видеть то, что ждёт меня в конце каждой, но откуда-то знала, что будет в начале.

Дать Тому уйти. Принять то, что он так великодушно дарит мне своим уходом. Вычеркнуть из жизни мальчика, бывшего моим другом, перелистнуть, как прочитанную страницу, – и всё окажется до смешного просто. Побег, маленький храм в Шотландии, свадьба – всё, как я хотела. И счастье с Гэбриэлом… омрачённое лишь болью известия, что Тома больше нет. Человека, с которым у нас когда-то были одни печали и радости на двоих, нет – из-за меня.

Остановить его. Попытаться спасти, удержать от отчаянного глупого шага – и… и что? Неизвестно.

Я знала лишь одно: там, на другом пути, просто не будет.

…«однако плата за это будет слишком велика»…

Я смотрела, как Том идёт к двери, и отчаянно пыталась убедить себя, что это ерунда. Что слова баньши не имеют к нему никакого отношения, что все мои мысли – слепые догадки, наверняка ошибочные.

А даже если правдивые, лучшего расклада и пожелать нельзя.

Радуйся, глупенькая. Какое тебе дело до того, кого ты отвергла? Ваше общее будущее перечеркнулось в тот миг, когда ты увидела Гэбриэла на крыльце Грейфилда. Ваши дороги начали расходиться и того раньше. В этой истории ты не можешь осчастливить всех; у Тома теперь свой путь, и неважно, куда он его приведёт. Живи для себя, не для других. Твоё счастье важнее чужих несчастий, какими бы они ни были, и это счастье окупает любую боль, через которую тебе придётся переступить. И твою, и чужую.

В конце концов, муки утраты, как и муки совести, рано или поздно утихнут.

Я смотрела, как Том подходит к двери, и отчаяннее, чем когда-либо, хотела родиться абсолютной эгоисткой.

…Да только мне было дело. И я за него отвечала: за мальчика, которого так неосторожно привязала к себе, которому так неосторожно дала надежду, что всё же могу его выбрать. За него, и за то чувство, что поселила в его сердце, и за это самое сердце. Мне пришлось его разбить, но я не позволю ему остановиться.

Я уже подалась вперёд, когда голос баньши вновь зазвучал в моих ушах.

«Не делай этого. Ты его не спасёшь».