Лувр делает Одесса

– Что сие значит? – насторожился коллекционер.

– Мне очень жаль ваших денег. Это фальшивка.

В одну секунду небеса разверзлись над головой Шульца, и обжигающая молния ударила прямо в сердце незадачливого покупателя. Придя в себя, он свернул экспертное заключение в трубочку и отправился в полицейский участок. Поиски крестьян не принесли результата. Более того, в указанном селе такие никогда не проживали.

После громкой аферы ученые наконец-то начали бить тревогу. Слишком уж разрослась сеть мошенников. Уровень их мастерства рос как на дрожжах. Все чаще жертвами дельцов становились крупные ученые и государственные учреждения. Подделки бесстыдно красовались в музеях Европы, а ничего не подозревающие люди с радостью платили немалые деньги за их просмотр. На какое-то время Гендлеры «ушли в тень». Перерыв в работе длился ровно столько, пока на обширных просторах древней Ольвии не нашли мраморную плиту с надписью о том, что ольвиополиты дали откуп скифскому царю Сайтаферну в виде девятисот золотых монет. Варвару этого показалось мало, и он затребовал от жителей города еще. Чем расплатились с кочевниками несчастные люди, осталось для всех загадкой, потому что самый интересный кусок плиты был отбит. Сама Удача шла в руки предприимчивым братьям. Немного поразмыслив, Лейб, отвечающий за спрос на рынке и изобретение «ценностей», решил принести в дар Сайтаферну такую вещь, продажа которой обеспечила бы безбедное существование семьи до конца жизни.

* * *

Получив заказ от Гендлеров, Ефим много дней рассматривал фотографии и зарисовки археологических находок, хранящихся в мировых музеях, читал тексты Кондакова и Толстого о русских древностях в памятниках искусства, пересматривал «Картинный атлас всемирной истории», восхищался красотой древних мастеров и мучился от того, как на основе увиденного создать свое, не похожее ни на одно из имеющихся изображений. Постепенно эмоции стали уходить на второй план, и возбужденный вдохновением мозг начал «писать» свою уникальную историю древней Ольвии.

– Тиару нужно будет разделить на три горизонтальных фриза, – рассуждал Ефим. – Верхнюю часть пускай украсит ажурная чеканка греческого орнамента, вершину которого увенчает свернувшаяся змейка с приподнятой головой. На широкой средней части разместятся тридцать девять фигур греческих воинов из «Илиады» и «Одиссеи» Гомера. Нижний фриз украсят сцены повседневной жизни кочевников. Двадцать семь фигур скифов, одетых по своему сословию, будут охотиться, обучать детей стрелять из луков и пасти скот на пастбищах. Второй фриз от третьего отделит оборонительная стена с надписью на древнегреческом языке: «Царю великому и непобедимому Сайтаферну. Совет и народ Ольвии». Виноградная лоза причудливыми узорами оплетет каждый сантиметр тиары.

* * *

– И все это вы сможете отчеканить на восемнадцати сантиметрах? – спросил изумленный Гендлер, рассматривая эскизы. А какова будет высота шапочки?

– Не больше семнадцати сантиметров.

– Шестьдесят шесть человеческих фигур, не считая животных и предметов быта? Как бы мне хотелось поскорее все это увидеть!

– Потребуется определенное время и, извините, деньги на золотую пластину.

– Да-да, я обещал выдать аванс и сдержу слово, но для начала вот вам 30 рублей и выгравируйте на небольшом кусочке стали голову Юпитера. Это не проверка вашей квалификации. Это так… для других нужд.

Работа над Юпитером не отняла много времени. Фима трудился с усердием. Ему очень хотелось оправдать доверие солидных людей, знающих толк в искусстве. Как и предполагалось, Гендлеры были в восторге от выполненного задания.

– Лейба, этот человек – уникум, – сказал уже на улице Ицхак. – За небольшие деньги мы имеем мастера, какой рождается один раз в миллион лет. Если учесть, что ювелиров на этом свете не так много, считай, нами приобретен лотерейный билет, который будет выигрывать в каждом розыгрыше.

* * *

Семь месяцев трудился Ефим над тиарой. Двести четырнадцать дней упорного труда с короткими перерывами на пищу и сон.

– Ты бы умер от голода, если бы жил один, – ворчала Мэри. – Как можно не хотеть есть?

– Мэричка, я забываю.

– Не знаю, что творится в твоей голове во время работы, но мне всегда кажется, что у тебя лихорадка.

Фима отложил в сторону пуансон [25] и задумался.

– Знаешь, я и сам не знаю, что происходит со мной. День и ночь я думаю над решением задачи, прокручиваю всевозможные варианты в голове, представляю, как это будет выглядеть в изделии, соединяю воедино то, что, по моему мнению, придумано удачно. Я все время стараюсь почувствовать, есть ли между элементами гармония и связь. В них должна быть жизнь. Чтобы получилась достойная вещь, ее нужно выстрадать, довести мозг до исступления, растерзать сомнениями нервную сущность. Идеи сменяют друг друга. Они все время кружатся и кружатся в замкнутом пространстве. Хочется из него вырваться, но ничего не получается: не хватает сил сделать в сторону шаг. От этого буквально приходишь в отчаяние.

– Фима, ты говоришь непонятно.