Лузитанская лира

            Вновь выхожу. Как давит ночь! Идешь,
А вкруг шатаются веселые девицы
И разливается дыхание больницы,
Их плечи голые бросающее в дрожь.

            Везде фасады лавок равнодушных,

А чудится мне строй соборов вековых,
И свечи, и цветы, и статуи святых,
И люди — скопище овец богопослушных.

            Вон горожанка семенит шажком,

На взрытой мостовой лавируя с опаской,
Но представляется мне эта буржуазка
Монашкой лет былых, измученной постом.

            Под молотом кузнечным искры к небу

Из тесной мастерской ножовщика летят.
Плывет целительный и честный аромат
В печь булочниками загруженного хлеба.

            В действительность стараюсь я врасти,

Чтоб сборник мой задел поглубже за живое.
От магазина мод — замедлил близ него я —
Юнец-карманник глаз не в силах отвести.

            О спуски нескончаемые эти!

Как описать стихом, свободным от прикрас,
Мне ваших фонарей хлорозно-бледный газ
И романтический ваш облик в лунном свете?

            Вон женщина, нет, сытая змея,

Чьи формы пышные с трудом корсет смиряет,
Себе капризно шаль с рисунком выбирает
Из неисчерпных груд заморского тряпья.

            А вон карга в бандо и с длинным traine’om[144]

,Что сходен с веером старинным. У дверей
Два мекленбуржца ждут владелицы своей
И бьют копытами со ржанием надменным.

            Роскошных тканей на прилавках тьма,

Но нечем зелени дышать декоративной.
От пудры рисовой во рту у вас противно,
Зато приказчики — услужливость сама.

            Но постепенно, словно мавзолеи,

Становятся ряды торговые темны.
Лишь выкрики еще кой-где в ночи слышны —
Там кто-то продает билеты лотереи.

            «На хлеб подайте! Сжальтесь надо мной!» —

Мне этот стон всегда во мраке сердце ранит:
То руку с робостью за милостыней тянет
Мой школьный латинист, учитель отставной.

IV

МЕРТВЫЕ ЧАСЫ