Львы Аль-Рассана

По возвращении в Эсперанью он был приглашен на временную должность священника в семье Бельмонте, владельцев ранчо средней руки на пастбищах юго-восточной части страны, и он с радостью принял это предложение. Конечно, возможностей для продвижения было больше в Эстерене или в одном из крупных святилищ, но Иберо не был честолюбив и никогда не испытывал большой тяги к королевскому двору или к монастырям Джада, где также процветали интриги.

Он был тихим человеком, несколько преждевременно состарившимся, но не лишенным чувства юмора и понимания того, что строгие предписания бога иногда приходится соизмерять с человеческими слабостями и страстями. Временная должность, как это часто случается, незаметно превратилась в постоянную. Он прожил в семье Бельмонте двадцать восемь лет, с того времени, когда сам Капитан был еще ребенком. Для него построили часовню и библиотеку, потом расширили их. Он учил грамоте юного Родриго, потом его жену, а позже – их сыновей.

Это была хорошая, добрая жизнь. Он получал удовольствие от книг, которые мог приобрести на выделенные ему деньги; от своего огорода из лечебных трав; от переписки со многими странами. Он немного научился лечить и имел репутацию искусного зубодера. Иногда наступали волнующие времена, когда домой возвращался Капитан со своим отрядом. Иберо слушал в столовой истории о войнах и интригах, привезенные солдатами. Он на удивление сдружился с ворчливым старым Лайном Нунесом, за богохульствами которого, по мнению маленького священника, скрывалась щедрая душа.

Услышанные истории вносили в душу Иберо ди Вакеса изрядное смятение, и ему было более чем достаточно такой близости к реальным конфликтам. Ему нравились ритмы здешней жизни, подчиненные смене времен года, мерное течение дней и лет.

Его первая попытка выйти на более широкую сцену мира произошла семь лет назад. Это было короткое, почтительное эссе на тему богословских разногласий между священниками Фериереса и Батиары по поводу значения солнечных затмений. Эти разногласия и борьба за приоритет, которую они отражали, так и остались неулаженными. Мнение Иберо проигнорировали, насколько он мог судить.

Его вторым выступлением стало письмо, посланное в конце осени прошлого года святейшему Жиро де Шервалю, главному священнику Фериереса, проживающему в Эстерене.

Сегодня утром в ответ на это письмо явилась рота солдат. Они приехали и уехали, вместе с мальчиками. А теперь, в конце того же дня, Иберо стоял, склонив голову и сжимая перед собой дрожащие руки. Он услышал, что ему тоже придется покинуть этот дом. Покинуть часовню, библиотеку, сад. Дом, где он прожил почти тридцать лет.

Он плакал. Таким тоном, каким с ним говорила Миранда Бельмонте в маленькой гостиной на закате, с ним никогда в жизни не разговаривали.

– Поймите меня правильно, – говорила она, шагая взад и вперед перед камином. В ее лице не осталось ни кровинки, непрошеные слезы сверкали на щеках. – Вы предали нашу семью. Предали доверие, которое мы вам оказали в отношении Диего. Я не стану вас убивать или приказывать убить вас. Я слишком давно знаю и люблю вас. – У нее сорвался голос. Она остановилась.

– Родриго мог бы, – продолжала она. – Возможно, он разыщет вас, куда бы вы ни уехали, и убьет вас за это.

– Он этого не сделает, – прошептал маленький священник. Говорить было трудно. Ему теперь тяжело было представить себе, какой реакции он от нее ожидал тогда, осенью, когда писал письмо в Эстерен.

Она гневно смотрела на него. Невозможно было выдержать ее взгляд. Не ее ярость, а ее слезы.

– Да, – сказала Миранда Бельмонте. – Да, вы правы, он этого не сделает. Он слишком вас любит. Он просто скажет вам или напишет, как больно вы его ранили.

Это разбило бы сердце Иберо. Он знал это наверняка.

Он еще раз попытался объяснить.

– Дорогая госпожа, настало святое время, время мужчинам собираться под знамена господа. Они скоро сядут на корабли в Батиаре и поплывут на восток. Есть надежда, что они выступят оттуда на юг, во имя Джада. И это произойдет в наше время, моя госпожа! Наши земли будут отвоеваны!

– Это могло бы произойти и без участия моих детей! – Она сжала кулаки опущенных рук, как мужчина, но он видел, что у нее дрожат губы. – У Диего особый дар, пугающий дар. Мы держали это в тайне всю его жизнь. Вы знаете – вы это знаете, Иберо! – что церковники сжигали подобных людей. Что вы с ним сделали?

Он с трудом сглотнул.

– Верховный клирик Жиро де Шерваль – человек просвещенный. И король Вальедо тоже. Я верю, что Диего и Фернана с почетом встретят в армии. Если Диего поможет в этом благом деле, то прославит свое собственное имя, а не только имя своего отца.

– И его всю жизнь будут считать колдуном? – Миранда смахнула с лица слезы. – Вы подумали об этом, Иберо? Подумали? Какова цена такой славы? Его собственной или его отца?

Иберо снова сглотнул.

– Это будет священная война, госпожа. Если он поможет делу Джада…