Львы Сицилии. Закат империи

Они проходят мимо зеленой гостиной и донны Чиччи, дремлющей в кресле с открытым ртом. Кто-то гыкает, но тут же замолкает, увидев портрет Иньяцио в серебряной раме. Тогда все притихают и, остановившись, крестятся.

Джованна наблюдает за ними и чувствует, как увлажняются ее глаза. Один уже немолодой рабочий с большими седыми усами бросает на нее быстрый взгляд.

– Он был настоящим отцом для всех нас. Господь призвал его слишком рано, – произносит он.

Она коротко кивает, поворачивается и идет дальше в сторону кабинета. Иньяцио встречает рабочих на пороге вместе с Пьяджо. На письменном столе рядом со стопками бумаг и папок стоят бутылки вина и блюда с печеньем. Тут же льняные салфетки с вышитыми инициалами Иньяцио и Франки.

Рабочие располагаются вдоль стен кабинета, и самый старший из них, тот, что с седыми усами, подходит к Иньяцио:

– Доброго вам здравия, мы здесь, чтобы выразить вам наш… наши…

– …поздравления, – подсказывает ему молодой рабочий из дальнего угла. У него умные глаза, и одет он с виду лучше всех.

– Да-да, поздравления. Рождение малыша – это радость не только для вас, но и для всего дома Флорио, и мы очень рады, что вы решили назвать его так же, как и хозяина, вашего отца, пусть Господь о нем позаботится.

– Аминь, – шепчет Джованна из другого угла комнаты.

– Спасибо. Очень любезно с вашей стороны, что вы пришли прямо сюда. – Иньяцио комкает слова, засовывает большие пальцы в карманы жилета. – Могу я предложить вам небольшое угощение? Вы же добирались сюда пешком.

– Пешком и под конвоем, – снова вмешивается молодой, и ни от кого не укрылась нотка сарказма в его голосе.

Пьяджо вскидывает брови, подходит к окну: на краю широкого двора стоит небольшая группа карабинеров. И когда мужчины подходят к столу за бокалом вина и печеньем, он обращается к молодому человеку:

– А вы…

– Никола Амодео. Токарь в «Оретеа».

– Что ж, синьор Амодео, по-моему, конвой – необходимая мера предосторожности, учитывая январские протесты у здания «Генерального пароходства».

Пьяджо хватило минуты, чтобы понять, что перед ним непростой рабочий. Высоко держит голову и решил заявить о себе. Член профсоюза или того хуже.

– Знаете, мы тоже тогда встали перед болезненным выбором. В увольнении людей ничего приятного нет, но пока не начались судостроительные работы, литейный завод не может позволить себе держать больше человек, чем требуется.

К ним подходит Иньяцио.

– Вы не понимаете, каким страшным был январь для бедных людей в Палермо. – Амодео качает головой. – Увольнения подмастерьев стало тяжелым ударом. Они всего лишь попросили повышения зарплаты, потому что на все выросли цены, начиная с хлеба, а вместо этого их выставили за дверь, да еще и сдали в полицию. И сейчас никто не хочет брать их на работу, потому что думают, что они анархисты.

– Да нет! Вы преувеличиваете! – восклицает Пьяджо. – Жестоко обращались только с буйными участниками, с самыми неблагодарными, которые устроили пикеты. К тому же вы сами говорите, цены растут на все и повсеместно. Взять хотя бы налоги.

Он подает знак лакею, который подходит с подносом, на котором стоят рюмки с марсалой.

– Если бы вы были на нашем месте, вы поступили бы так же. Наказать нескольких человек было необходимо, для того чтобы показать, кто здесь главный.

Амодео отказывается от вина.

– Вы уволили их, не дав им возможности объясниться, – парирует он сухо.

– А что мы должны были делать после протестов, которые они устроили? Принять их назад? – вмешивается Иньяцио. – Отдельные молодчики похожи на мышей в амбаре: не заметишь, как они всё погрызут.

Амодео опускает голову.

– Вы, дон Иньяцио, не понимаете, что люди голодают, сильно голодают, а голод опасен. Среди тех, кто участвовал в протесте, были не только мы, рабочие из литейного цеха или с дока, но и плотники, каменщики, резчики… Были люди из Трибунали, Монте-ди-Пьета, Кастелламаре, даже из Дзисы и Акуа-дей-Корсари. Палермо нужны рабочие места.

– Вы думаете, я не знаю? – Иньяцио повышает голос и недовольно кривит губы. – Пока был Кодронки, дело судостроительной верфи продвигалось вперед. Казалось, вот-вот и работы начнутся. Я даже в Рим ездил просить, проталкивать, ускорить… Теперь все застопорилось в министерстве, о деньгах нечего и говорить, и никто не хочет для нас стараться. Кроме того, протесты вспыхивают по всей Италии, у правительства помимо нас есть о чем думать. Как понимаете, от нас ничего не зависит!

Рабочий снова качает головой, печально улыбается:

– Нет, дон Иньяцио, зависит и от вас.

– Я…

Джованна прерывает Иньяцио, коснувшись его руки. Он оборачивается.

– Пришла Франка с дитем. Подойди к ней, – говорит она.

Иньяцио переводит взгляд. На пороге стоит его жена под руку с Маруццей. За ними няня, которая прижимает к себе кружевной сверток с их ребенком.

Рабочие приветствуют их, аплодируют, осыпают благословениями – пусть Господь всегда будет рядом и защищает вас – и комплиментами малыша и мать.