Тактичный намек, сделанный без злого умысла. Франка кивает, стараясь скрыть обиду, которая отразилась у нее в глазах при мысли о Вере Арривабене. Несколько дней назад она пришла к Иньяцио в кабинет поговорить с ним. Его не было, и она случайно наткнулась на ее письма в серебряной папке на столе. Одно из них лежало открытое, рядом с ответом Иньяцио, уже запечатанным в конверт и готовым к отправке. Она прочитала его. Это были слова влюбленной женщины, полные понимания, участия, радости. Всего того, что они с Иньяцио потеряли.
Почувствовав себя воровкой, она положила письмо на место и тихонечко вышла.
– Он так устроен. Но потом все равно всегда возвращается ко мне, – отвечает она Марии Кончетте, силясь улыбнуться.
Сколько раз она говорила себе – и ей говорили – эту фразу за шестнадцать лет брака?
Теперь же ей хочется знать, как он ведет себя с Верой. И не ждет ли и ее в будущем одиночество. Одиночество, когда даже тонкая нить боли, связывающая ее с Иньяцио, будет порвана. Одиночество, в котором можно выжить, только если согласиться жить в компании приз-раков.
– Что вы будете делать, после того как молодожены уедут в свадебное путешествие? – спрашивает Мария Кончетта. – Маруцца обмолвилась, что вы собираетесь уехать на несколько дней?
Франка кивает, копается в сумочке, достает мундштук и жестом просит подругу выйти с ней в сад.
– Да. Иньяцио хочет поехать на Лазурный Берег. Ему нужно немного покоя. – Она закуривает сигарету. – Мы все пережили такие ужасные дни, и боюсь, будут еще другие. С нами поедут и Иджеа с Джулией, и свекровь.
Мария Кончетта убирает волосы со лба, оглядывается. Из буфета, где толпятся гости, раздается взрыв смеха и аплодисменты. Винченцо, видимо, сказал что-то смешное.
– Моя мать волнуется, – говорит Мария. – И не только из-за беспорядков в городе… Да ты сама прекрасно знаешь про слухи о положении дома Флорио, и ей не хотелось бы, чтобы сплетни коснулись и Аннины. Она девушка здравомыслящая, выросла в спокойной обстановке, и мать не хочет, чтобы у нее возникли сложности.
– Она права, – сухо ответила Франка. – К тому же достаточно того, чтобы кто-то обронил одно слово здесь, другое там – и вот уже небольшая проблема превращается в стихийное бедствие.
Мария Кончетта встает против нее, смотрит ей в глаза. Они давние подруги и могут быть откровенными друг с другом.
– Знаешь, что ответила на эти слухи моя сестра? – спрашивает она мягко.
– Что?
– Сказала, что, даже если Флорио снова вернутся в дом на виа Матерассаи как бедные продавцы пряностей, ей не важно, она любит Винченцо и хочет быть с ним, несмотря ни на что.
Франка растрогана. Она уже почти забыла, что существует такое сильное, такое чистое чувство. И с той же мыслью Мария Кончетта в душевном порыве берет ее руки в свои и произносит дрожащим голосом:
– Присмотри за ней, Франка, прошу тебя. Она такая молодая и так торопится броситься с головой в омут жизни… Она не знает и не может знать, как тяжело быть женой и матерью. Ей нужна подруга, которая будет рядом и возьмет ее под свою защиту.
Франка обнимает Марию Кончетту, испытывая волнение, сдавливающее горло.
– Она будет мне как сестра. Обещаю тебе, я буду заботиться о ней. Она теперь одна из Флорио. А для нас, Флорио, нет ничего важнее семьи.
– Дон Иньяцио, а эти куда поставить?
Иньяцио поворачивается, смотрит на грузчиков, которые разгружают ящики и мебель, привезенные из конторы Итальянской судоходной компании. Палаццо на пьяцца Марина теперь не в его собственности. Он не сможет больше любоваться ни оживленной виа Кассаро, ни каменной плиткой площади, ни сверкающими вагонами трамваев. И, быть может, больше никогда не услышит скрипов и не увидит, как расходятся трещины в стенах.
Немного времени потребовалось Луиджи Луццатти, новому премьер-министру, но старой лисе в политических и финансовых вопросах, чтобы уладить дела. В июне 1910 года он поручил только что созданному предприятию в Риме, Национальному обществу морских услуг, исполнение правительственных заказов. И это общество выкупило большинство кораблей Флорио. Еще какое-то время Иньяцио оставался на посту заместителя председателя совета директоров «Генерального пароходства» и вместе с Винченцо присутствовал на судьбоносном собрании 25 апреля 1911 года в Риме, когда было решено, что головное отделение компании разместится в Генуе.