Львы Сицилии. Закат империи

Франка сидит за туалетным столиком. Маленькая комнатка в отеле «Элизео» залита блестящим светом, вестником новой жизни и весны. Он раздражает ее, можно сказать, оскорбляет. Иньяцио вышел прогуляться. Во всяком случае, так он ей сказал. На самом деле – она хорошо это знает – ее муж просто убежал, не желая обсуждать то, что происходит где-то прямо в эти минуты. Он лишь прошептал на пороге комнаты перед уходом: «Прости».

Франка закрывает глаза. Сегодня – тот самый день.

В голове звучат удары молотка, оглашающие продажу ее драгоценностей.

Сапфировый браслет, который Иньяцио подарил ей на рождение Беби-Боя. Платиновый браслет – подарок в честь рождения Джулии. Платиновая брошь с бриллиантами в форме орхидеи – по случаю первого юбилея свадьбы. И ее жемчуга. Нить с сорока пятью большими жемчужинами. Бусы из ста восьмидесяти. Еще одни из четырехсот тридцати пяти маленьких жемчужин… И главное, нить с тремястами пятьюдесятью девятью жемчужинами с подвеской, та самая, которую она надевала, когда Больдини писал ее портрет…

Каждый удар отзывается в костях, эхо боли доходит до сердца.

Эти драгоценности всю жизнь служили ей щитом. Они защищали ее, демонстрировали миру ее силу, ее красоту. А сейчас что с ними стало? Кто о них позаботится?

А она? А что стало с ней? Где элегантность, чувство стиля, владение собой? Существовали ли они на самом деле, были ли действительно свойственны ей? Или все это лишь глупая манерность, которая со временем слетела с нее, как шелуха?

Ответ здесь, перед ней – на лице, отмеченном горькими морщинами, в грустных глазах, в складках платья, скрывающих располневшее тело. В сердце, раненном столько раз, что его уже не исцелить.

Не бойся быть самой собой, сказала ей золовка Джулия однажды дождливым днем, целую жизнь назад. И она последовала ее совету, попробовала самоутвердиться единственным, как ей показалось, возможным способом: любовью, во всех ее формах. К Иньяцио, к детям, к семье, к имени, которое носила. Она много любила и много была любима, но в конце концов именно любовь разверзла внутри нее бездну, наполненную тьмой и молчанием. Говорят, что любить – значит отдавать всего себя без остатка. Но ведь, если отдать всего себя, тебе самому для жизни ничего не останется.

Так произошло с ней.

Сначала любовь к Иньяцио была наполнена желанием, преданностью, доверием. Она целиком отдалась ему, тому, кем он был, кого он из себя представлял. Она потеряла голову от богатства, жажды жизни, роскоши. С рождением детей радость стала полной. Очень короткое и бесконечно далекое время она чувствовала себя живой. Даже мучившие ее злорадные пересуды, завистливые взгляды, ехидство целого города теперь кажутся Франке признаком полноты ее счастья.

Но затем круг разорвался. Начались измены, боль, траур. Она заблуждалась, думая, что сможет защитить любовь, продолжая любить Иньяцио, продолжая быть такой, какой он желал ее видеть. Продолжая быть донной Франкой Флорио.

Затем началось крушение, не только дома Флорио, но и ее собственное.

Звезда, некогда осветившая небо Палермо, самая яркая из всех, погасла, растворившись во тьме.

Исчезли и ее драгоценности, даже те, что были символом отчаянной лживой любви. Ее иллюзия счастья – пар, испарившийся на солнце, пылинки в этом утреннем воздухе, позолоченные весной.

У нее больше ничего не осталось.

Кроме нежной привязанности к Иньяцио, появившейся в последние годы, прожитые вместе. Кроме любви к дочерям, Иджеа и Джулии. Она надеется, что они не повторят ее ошибок, останутся верны самим себе и поймут, что любовь не может жить, если только один из двоих этого хочет.

Надеется, что они научатся любить по-настоящему.

Любила бы я меньше, если бы обо всем этом знала?

Нет.

Любила бы, но по-другому.

Франка не отрывает глаз от зеркала – одного из тех, что они смогли сохранить, уезжая из Оливуццы, – но ее взгляд задумчивый, далекий.

Губы складываются в легкую улыбку, смягчая лицо.

Там, впереди на ковре, сидит ребенок с густыми светлыми кудрями и озорными глазами. Смеясь, он тянет за белую юбочку девочку с прозрачной кожей, зелеными глазами и с младенцем на руках.

Чуть поодаль, в углу, расположились мать с отцом, ее брат Франц и свекровь Джованна. Там же Джулия Таска ди Куто, молодая и красивая, как во времена их дружбы.

Она снова смотрит на детей. Они улыбаются ей в ответ.

Джованнуцца. Беби-Бой. Джакобина.

– Мы ждем тебя, мама, – говорит Джованнуцца, не двигая губами.

Она кивает. Она знает, что они ее ждут. И знает, что ее любовь к ним была другой. С ними она никогда не боялась быть Франкой, вот и все. Ей было не страшно выглядеть слабой, обнажить душу. И лишь теперь она понимает, что все остальное исчезло.