Львы Сицилии. Закат империи

Он начал завидовать Винченцо, потому что с ним рядом была смелая и прагматичная женщина, которая по-настоящему любит его и делает все, чтобы спасти хоть что-то, взять, к примеру, украшения и мебель, подаренные ей Винченцо в течение нескольких лет. Они редко виделись: Винченцо вместе с Люси и Рене жил между Палермо и Францией, то на виа Катания, то в ее родительском доме в Эперне, в провинции Шампань. Последний раз, когда они встречались, у Иньяцио возникло ощущение, что пятнадцатилетняя разница в возрасте между ними исчезла: перед ним был мужчина, выглядевший старше своих пятидесяти, усталый и погрузневший. По большому счету, подумал он, его брат всегда делал то, что хотел, не заботясь о последствиях. И, скорее всего, именно из-за своего безрассудства до сих пор не обзавелся детьми. Кто знает, смирился ли он со своей потерей, спросил тогда себя Иньяцио. Еще один вопрос без ответа.

Слышится легкое покашливание. Позади него мажордом с горничной. Оба в пальто.

– Синьор, мы уходим. Не могли бы вы заплатить нам за последний месяц… – обращается к нему мажордом.

Просьба произнесена вежливым, но твердым тоном.

– И за другие месяцы мы бы хотели получить хотя бы аванс… – добавляет горничная.

Иньяцио вдруг чувствует острую неприязнь к этим двоим. Неужели они не знают, что уже давно другие хищники обгрызли все кости?

Он сует руку в карман, вытаскивает тонкую пачку банкнот. Последнюю.

– Вот. Раздели их сам между всеми, – говорит он мажордому, поворачивается к ним спиной и подходит к Джулии, которая, остановившись на пороге комнаты, наблюдает за этой сценой.

Иньяцио с улыбкой гладит ее по руке. Дочь улыбается ему в ответ, идет к кровати, на которой лежат два открытых маленьких чемодана.

– Тебе помочь?

– Папа, ты у меня уже спрашивал, – отвечает она чуть иронично. – Ты ни разу в жизни сам не собирал чемодан и свалишь вещи кое-как. Посиди, я быстро.

Иньяцио вздыхает и садится. Именно перед Джулией он виноват больше всего. Два года назад у нее случился серьезный нервный срыв. К счастью, Иджеа и Аверардо проявили заботу и пригласили ее к себе в Мильярино-Пизано. С их помощью Джулия постепенно восстановила равновесие, начала нормально есть, спокойно спать.

Почувствовала себя любимой.

Тогда он еще жил с Верой. Франка, навестив дочь, благоразумно решила уехать в Париж, после того как бог знает сколько проиграла в казино на Лазурном Берегу. Франка не в силах больше терпеть никакой боли, особенное если она связана с дочерьми, оправдывалась она по возвращении.

В конце концов Джулия поправилась, но с того времени стала какой-то отстраненной, словно мир, которому она принадлежала, больше ее не интересовал.

– Прости, – бормочет Иньяцио тихо, почти про себя.

Джулия, кажется, не расслышала, но через несколько секунд спросила:

– За что?

– За все, что тебе приходится испытывать из-за меня.

– По счастью, я еду к Иджеа, – отвечает она поспешно, закрывая чемоданы.

Надевает сначала перчатки, затем пальто, отороченное мехом. Этой зимой в Риме особенно холодно. – Скорее, к Арабелле, Лауре, Флавии и Форезе. Уверена, они будут рады провести время с тетей.

– Мы с мамой приедем к тебе в гости. К тебе и Иджеа, сокровище мое.

Она кивает, щелкает замками на чемоданах и целует его в щеку.

– Позаботься о маме, – говорит она, приглаживая воротник его пиджака, видавшего виды. – Она не такая сильная, как ты.

Ты не знаешь, какой она была. Это я сделал ее слабой. Я сломал ее, думает Иньяцио.

В последний раз обняв его, Джулия удаляется по коридору, открывает входную дверь и выходит. Ее уже ждет автомобиль семьи Сальвиати.

Иньяцио бродит в полумраке по комнатам, осматривает пустые стены и изысканную мебель, которая скоро будет продана с молотка. Как и та, что осталась в Палермо и конфискована городской налоговой инспекцией за неуплату налогов. Не так уж ее и много на самом деле: бо́льшая часть уже продана в 1921 году на аукционе, длившемся больше месяца.

В его глазах нет ни грусти, ни сожаления. В них есть лишь проблеск достоинства, того достоинства, которое его друг Ромуальдо сохранял до последнего вздоха и которое для Иньяцио окрашено в тот же цвет, что и смирение.

* * *

Франка сидит на кровати, руки сложены на животе, взгляд устремлен в пол. Входит Иньяцио, но не смотрит на нее. Она тоже выглядит гораздо старше своих шестидесяти одного года. Иньяцио знает почему, и дело не только в распущенности и невоздержанности. И именно потому что знает, старается, когда может, не смотреть в ее каменное лицо, в ее погасшие глаза, на ее руки в старческих пятнах.

Он подходит к креслу, где лежит пальто, берет его, набрасывает ей на плечи. Чувствует легкий запах парфюма, неизменный аромат «Марешаллы».

– Идем? – спрашивает он ее.

Франка кивает.

Иньяцио берет два маленьких чемодана, и они выходят из дома. Остальные вещи уже в «Элизео», старенькой, но чистой и тихой гостинице близ ворот Порта-Пинчана. Аверардо и Иджеа долго упрашивали, но Франка была непреклонна: переехать к ним не позволяло чувство собственного достоинства.