Львы Сицилии. Закат империи

– Да… – Тяжело вздохнув, Криспи встает, разглаживая жилет. – Надо отдать ему должное: он ведет себя как разбойник, но дело свое знает. Уперт как бык, скажем прямо: сначала боролся за места в сенате для промышленников Севера, потом понял, что нужно получить широкую поддержку, и стал оглядываться вокруг. Своей речью он внес раскол в парламент. Сегодня любой может перейти на другую сторону, и это считается нормальным.

Иньяцио прислоняется к стене рядом с большой гравюрой, на которой изображена вся Италия.

– Вы восхищаетесь им, – с удивлением произносит он, скрестив на груди руки.

– Я восхищаюсь его политической хваткой, не им самим. Это разные вещи. – Криспи смотрит на завешенное тяжелой гардиной окно. – Он узаконил давно существующее положение вещей, снял, так сказать, клеймо позора. В каком-то смысле положил конец лицемерию, которое всегда существовало. Больше нет правых и левых, есть интересы, есть группировки и борьба за власть. – Взгляд у Криспи холодный, как сталь. – А вам, дон Иньяцио, советую быть осторожным и отдавать себе отчет, с кем вы имеете дело.

Иньяцио скользит взглядом по бумагам, загромождающим стол.

– Я принадлежу только одной партии. Моей собственной. – Он поднимает голову, его глаза – темные зеркала. – Впрочем, Сицилия – это другой мир, адвокат Криспи. Здесь, в Риме, политики делают свое дело, но сицилийцы всё и всегда решают сами. Конечно, иногда из этого выходит лишь вздор. Кажется, они просто не понимают, что кто-то заботится об их благополучии. Но никто и ничто не заставит их поступить определенным образом… пока они сами не сделают свой выбор.

– А вы находитесь между Сицилией и остальным миром.

– Ну да… – Иньяцио с улыбкой кивает. – Рабочие на заводе «Оретеа» ничего не знают об Америке, но они ремонтируют котлы для пароходов, которые повезут туда их родственников, возможно, братьев. В отличие от заводов на Севере, мой литейный цех не имеет специализации и выполняет разные виды работ. Я отправляю товары, перевожу людей из Джакарты в Нью-Йорк, мои корабли стоят в портах многих стран мира, я продаю серу французам, представляю на международных выставках свою марсалу… но мой дом – это Палермо.

– Вы и останетесь в Палермо.

Криспи возвращается за письменный стол и небрежно закрывает папки с документами, которые привлекли внимание Иньяцио.

– Я узнал о помолвке вашей дочери Джулии с князем Пьетро Ланца ди Трабиа. Я очень рад. Ланца ди Трабиа – один из самых древних и славных родов Италии.

Глубокая морщина на лбу Иньяцио красноречиво выдает его волнение. Криспи замечает это, но выжидательно молчит.

– Я пришел к вам еще и поэтому. – Иньяцио снова садится, закидывает ногу на ногу. – Хотел бы попросить вас подготовить документы. Разумеется, разговор должен остаться между нами.

На этот раз беспокойство проявляет Криспи:

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что за Джулией будет хорошее приданое, но свадьба состоится не раньше чем через два года, ведь моей дочери всего тринадцать, а супруга уже готовит ее в жены князю ди Трабиа… Я позабочусь о том, чтобы у Джулии был собственный капитал, обеспечу ей финансовую независимость. Мне бы хотелось, чтобы она могла сама распоряжаться своими деньгами и имуществом. – Иньяцио тщательно подбирает слова. – Нет ничего печальнее, чем быть в плену неудачного брака.

Иньяцио колеблется, решает не продолжать. Ему кажется бестактным развивать эту тему, ведь несколько лет назад Криспи оказался в центре ужасного скандала. Да, грозный Франческо Криспи стал объектом постыдной интрижки, ему пришлось испытать немало унижений, защищаться в суде. Правда, обвинение в двоеженстве оказалось безосновательным, и адвоката оправдали: его первый брак с Розой Монмассон признали недействительным, так как священника лишили сана, поэтому последующий брак с Линой Барбагалло из Лечче, от которой у Криспи была дочь, оказался самым что ни на есть законным. Однако трудно забыть о вынужденной отставке, о скандале в парламенте, о газетных сплетнях, об отказе королевы Маргариты пожать ему руку. Иньяцио это знает.

Многочисленные противники Криспи полагают, что это дело вывело его на чистую воду, показало, что Криспи – человек беспринципный. Как в личной, так и в общественной жизни.

Адвокат, прикусив губу, невнятно бормочет:

– Неудачный брак – худшая из всех ловушек, в которые может попасть человек.

У Иньяцио ни один мускул не дрогнул на лице. Он хотел бы ответить: «Я тоже кое-что знаю об этом», но молчит. В глазах всего света он – образцовый муж и отец и должен таким оставаться. Более того, он счастливый и гордый муж и отец. Маска, которую он когда-то решил надеть, прочно срослась с ним.

О Камилле уже два года нет никаких вестей. Его воспоминания опустились еще глубже на дно памяти и пульсируют, причиняя боль. Сожаление, утонувшее в горечи. Есть много способов обрести утешение, кажется, он испробовал их все. В итоге он понял: самое лучшее, но и самое трудное – забыть о той, которую когда-то любил.

Иньяцио откашливается и продолжает: