Львы Сицилии. Закат империи

– Если женщина красива и хочет меня, а я хочу ее, что в этом плохого? – парирует Иньяцидду, закатывая глаза. – В отеле была русская графиня с мужем, поверьте мне, все оборачивались ей вслед. Богиня, зеленоглазая блондинка. Я на нее посмотрел, она на меня посмотрела, и… – Он смеется, глаза искрятся при воспоминании. – Да ты меня не слушаешь? – обращается он к кузену.

Чиччо и Джузеппе перестают улыбаться, а Ромуальдо, тоже вдруг серьезный, поднимает голову и смотрит куда-то за спину Иньяцидду.

В дверном проеме, скрестив руки на груди, стоит Иньяцио. Вид у него усталый, он смотрит на молодежь с укором.

– Синьоры, – обращается он к ним тихим голосом. – уже поздно. Я хотел бы предложить вам удалиться в свои комнаты.

– Конечно, дон Иньяцио… простите, если мы вас побеспокоили.

Ромуальдо опускает голову, тянет Чиччо за рукав, они проскальзывают в дом. За ними, бросив обеспокоенный взгляд на Иньяцидду, следует Джузеппе. Иньяцидду тоже хочет пойти спать, он хорошо знает своего отца и понимает, что назревает буря.

Иньяцио останавливает сына, преградив ему путь.

– Из всех слов, которыми ты мог говорить обо мне и о матери, ты выбрал самые худшие. Особенно о матери, которая всегда тебе угождает и все тебе прощает.

Эти слова как пощечина. Иньяцидду вздрагивает, отступает назад.

– Но что я такого сказал?

– Ты никогда не должен хвастаться тем, что имеешь, или тем, кто ты есть. Оставь это слабакам. – Иньяцио хватает сына за грудки, притягивает к себе. – И еще: в следующий раз, когда захочешь повеселиться, просто дай мне знать. Я, конечно, не стану тебя удерживать. Только напомню, что у тебя перед семьей есть определенные обязательства и они стоят выше удовольствий. А у тебя лишь бабы на уме. Ты мужчина, ты молод, я понимаю, но хвастаться любовными похождениями – гнусность. Нужно уважать не только женщин, с которыми встречаешься, но и себя.

– Но, папа! Это был дом терпимости, и это были…

Иньяцио закрывает глаза, пытаясь сдержать раздражение.

– Мне безразлично, кто они и что они.

– По-твоему, я должен жить, как монах, только дом и работа, – бормочет Иньяцидду.

– Черт! Ты – Флорио, и ты должен уважать свою семью прежде всего.

Иньяцио поднимает руку, показывает сыну кольцо на безымянном пальце.

– Ты должен быть достоин этого кольца, которое принадлежало моему деду Иньяцио, честному и храброму человеку, и твоему деду Винченцо, которому мы обязаны всем, а теперь и мне. Ты должен соблюдать приличия, сдерживать себя. Иначе ничего не добьешься.

Иньяцио делает вид, что не замечает недовольное лицо сына. Тот заходит в дом, теша себя иллюзией, что он изворотливый и куда больше понимает о жизни, чем отец. А Иньяцио понимает, что взрослого сына нужно еще многому научить. Нельзя стать взрослым, если не знаешь, как держать себя, что и когда говорить. И прежде всего, когда молчать.

* * *

Вода в гавани Фавиньяны такая прозрачная, что можно увидеть морское дно и рыб, плавающих среди водорослей. Мягко журчит прибой, ветер ласкает лодки, летит по песчаному берегу до самой тоннары.

Иньяцио делает глубокий вдох. Пахнет сухими водорослями: запах соленый, тошнотворный; в небе чайки, удерживаемые воздушными потоками, ждут, когда рыбаки, которые чинят на берегу сети, бросят в море остатки запутавшейся в сетях рыбы.

Так всегда бывает весной, и май 1889 года не исключение.

Иньяцио приехал, как обычно, по случаю маттанцы, и все это время стоят погожие дни, солнце заливает остров удивительным мягким светом.

Иньяцио улыбается, прикрывает глаза рукой, переводит взгляд на палаццо, построенный для него Дамиани Альмейдой. Видит силуэты в саду: Джованна, донна Чичча, играющий в мяч Винченцо. Младшему шесть лет, в нем чувствуется быстрый ум и живой темперамент.

Джованна предпочитает оставаться с Винченцо в доме еще и потому, что на ее плечах лежат хозяйственные заботы, следить за работой горничных и поваров, вызванных из Палермо. Она смирилась с тем, что островитяне плохо справляются с ролью домашней прислуги: грубые, черные от загара, они лучше выполняют грязную работу. Но и палермские слуги на Фавиньяне расслабляются, что раздражает Джованну, поэтому она должна лично проверить каждую комнату, каждое блюдо, которое будет подано на стол, особенно если в доме гости. Она так вошла в роль хозяйки, что ей даже нравится это занятие.

Иньяцио предпочел остаться на яхте «Куин Мэри», которую он недавно купил у марсельца Луи Пратта. Француз назвал ее на свой манер – «Рэн Мари», но Иньяцио решил вернуть яхте имя, которое ей дали на родине в Шотландии, на верфях Абердина. Длина парусника тридцать шесть метров, у него железный корпус, паровой двигатель и винтовая тяга. Это самое большое прогулочное судно в Италии и, вероятно, самое быстрое: скорость десять узлов. Настоящая жемчужина. Только «Луиза» его друга Джузеппе Ланца ди Маццарино может соперничать с «Куин Мэри».