– Мы с Джулией хотели узнать, дашь ли ты нам «Куин Мэри», чтобы мы сплавали на несколько дней в Неаполь этим летом?
Он произносит это на одном дыхании, усики дрожат над губой, изогнутой в кривой улыбке. Взгляд становится умоляющим.
И тогда Иньяцио взрывается от гнева. Не может удержать крепкое словцо. Расхаживает по палубе, заложив руки за спину, полы пиджака развеваются на ветру.
– Ты спросил сестру, не хочет ли она развеяться, и она, я уверен, воспользовалась возможностью сбежать от свекрови, которая только и делает, что критикует ее и поносит перед Пьетро… – Иньяцио замолкает, пристально смотря в глаза сына. – Да… Держу пари, ты поговорил с Пьетро, подсказал ему, что так Джулия сможет немного отдохнуть. Я прав?
Юноша кусает губы. Кажется, он сконфужен, как ребенок, которого поймали в кладовке за кражей варенья. На такое легко купилась бы Джованна, которая всегда позволяла сыну слишком многое, можно сказать, все. Но он не Джованна, а Иньяцидду нужно научиться просить, добиваться, а не просто требовать.
Иньяцио останавливается, тычет сыну в грудь пальцем.
– Не смей манипулировать людьми себе в угоду, и прежде всего мной. Я этого терпеть не могу, ты знаешь. Ты все сделал за моей спиной, ты ставишь меня перед фактом, и я не могу сказать «нет» Пьетро и Джулии, потому что буду выглядеть в их глазах деспотом.
Губы Иньцидду раздраженно кривятся.
– Ну почему я всегда должен докладывать, что, как и с кем? Тебе что, жалко, чтобы мы с Джулией хорошо провели время с друзьями? Вам с
– С друзьями? – Голос Иньяцио звучит резко.
Юнга, натирающий палубу, поднимает голову. Иньяцио бросает на него испепеляющий взгляд, и парень возвращается к работе, втянув голову в плечи.
– И сколько человек ты пригласил? Сразу все расскажешь или мне ждать следующего выпуска твоего фельетона?
Иньяцидду смущенно ерошит волосы.
– Эта яхта может вместить половину Палермо, папа. – Он театрально закатывает глаза. – И вообще, ты не только мне отказываешь…
– Прошу тебя, папа… – тихо говорит Иньяцидду, подходя ближе. Взгляд кроткий, умоляющий.
Иньяцио невольно улыбается. Придется уступить, правда с оговорками.
– Я скажу тебе о своем решении в ближайшее время. Но при одном условии.
Иньяцидду смотрит на него с надеждой и смутным страхом.
– Сделаю все, что ты попросишь.
– С осени будешь помогать мне в конторе.
Сентябрьское солнце чертит на горе Бонифато длинные тени, похожие на большие волны, которые террасами спускаются в долину.
Иньяцио выходит из пыльного экипажа, вдыхает сладковатый, влажный воздух. За ним выходит Иньяцидду, лицо у него недовольное, сердитое. Перед ними богатая земля, где коричневый цвет вспаханных полей чередуется с серо-зеленым цветом оливковых рощ и темной зеленью виноградников. Иньяцио смотрит себе под ноги, на металлическую платформу у железнодорожных путей, тянущихся сюда от станции; на литой табличке читает надпись:
ЛИТЕЙНЫЙ ЗАВОД «ОРЕТЕА»
1889
ПАЛЕРМО
В 1885 году Иньяцио купил участок земли недалеко от Алькамо, где живут поставщики винограда и муста для его марсалы. Хорошенько все обдумав, Иньяцио построил здесь
– Вы могли бы перерабатывать муст на месте, а затем отправлять его в Марсалу, – сказал Дамиани. – Очень удобно, дон Иньяцио.
– Из Алькамо в Марсалу по тамошним дорогам? И как, на телегах? – раздраженно ответил Иньяцио. И вдруг понял, что нужно сделать.
Это будет революция.
Даже не оборачиваясь, он чувствует, что прибывает товарный поезд из Палермо. Чувствует по вибрации, которая передается его ступням от земли, а затем по легкому шипению, доносимому ветром. Иньяцио с сыном проходят через монументальные ворота, на которых изображен лев, пьющий воду у корней хинного дерева. Их уже ждут директор завода и Абеле Дамиани. Дамиани хоть и удивлен, что Иньяцидду тоже приехал, но виду не показывает.
– Я же вам говорил, что нужно строить здесь завод! – восклицает он, улыбаясь.
Иньяцио кивает: