Лже-Нерон. Иеффай и его дочь [сборник Литрес]

И галаадитяне не захотели долее терпеть в своей стране враждебного бога, в чреве которого был сожжен мальчик Бен Хаиль. Более разумные среди них напоминали, что Иеффай строго-настрого запретил прикасаться к чужому святилищу, он поклялся аммонитянам, что этого не произойдет. Но более рьяные возражали, что клятва его недействительна, раз Нахаш не сдержал своей. Вот и священники в Массифе того же мнения.

Темной ночью толпа разъяренных мужчин ворвалась в святилище, избила священников, обрезала им бороды, порушила стены, свалила изваяние и осквернила его. Когда взошло солнце, сторонники Милхома, созванные священниками к месту ночного разбоя, увидели святилище поруганным. Все вокруг было заляпано калом, богу Аммона и его царю нанесено нестерпимое оскорбление, договор Иеффая преступно нарушен.

Когда весть об этом событии достигла ушей Иеффая, его затрясло от злости. Благочестивые болваны разрушили все, чего он добился хитростью при переговорах с Нахашем. Жуткое подозрение зародилось в его душе. И он тотчас собрался в Массифу.

Кетура никогда не навязывала ему советов, но на этот раз осмелилась.

– Я знаю, – сказала она, – ты сделаешь все, чтобы отомстить за Милхома. Но задобрить надо не только бога, задобрить надо и царя Нахаша. Отдай ему Иаалу. Отдай немедля.

Иеффай понимал, что Кетура права. После этого разбойного налета не было другого способа избежать войны. Но хотя он мог подавить в себе все, что восставало в нем против союза с Аммоном, – и сознание предательства своего народа, и боязнь прогневить своего покровителя Ягве, но отдать ему Иаалу он был не в силах. Пускай Нахаш приносит жертвы своему Милхому: он, Иеффай, не может принести свое дитя в жертву Богу.

Кетура не догадывалась о его душевных муках. И была уверена, что он породнится с Нахашем. За долгие годы совместной жизни она никогда еще не была так от него далека. Жалея ее, Иеффай дал уклончивое полуобещание.

И тут же стремительно бросился на юг, к Хешбону. Созвал мужчин, разрушивших святилище, расспросил, как было дело. Люди они были простодушные и не чувствовали за собой никакой вины. Да, они знали о его запрете, но разве преступление, совершенное царем-идолопоклонником, не отменило этот запрет? Даже в Массифе говорили, что Милхома надо изничтожить на земле Галаада.

Иеффай поспешил в Массифу и, едва сдерживая кипящую в нем ярость в присутствии Циллы, призвал Самегара к ответу, сразу заорав:

– Это ты склонил галаадитян нарушить мой приказ! Это ты выставил меня клятвопреступником перед царем Аммона!

Самегар, удивленный не меньше хешбонских ревнителей веры, возразил:

– Что ты такое говоришь, Иеффай! Ведь Нахаш принес в жертву своему богу израильского мальчика. Как же я мог запретить людям отомстить за Ягве?

Иеффай увидел, как тонкие губы Циллы искривились в злобной усмешке, и опять накинулся на Самегара:

– Вы нарочно это все подстроили! Вы готовы погубить Галаад, лишь бы разрушить то, что создано мной! Чего уставился, болван безмозглый! – заорал он и ударил Самегара в лицо. Цилла пронзительно взвизгнула, и Иеффай повернулся к выходу.

– Ты даже не понимаешь, что натворил, – бросил он на ходу.

В Массифу прибыли гонцы Аммона. Послание, которое они привезли, гласило: «Так говорит Нахаш, царь Аммона, Иеффаю, судье Галаада, клятвопреступнику: почему ты нарушил данное тобой слово, несчастный? Разве для того мы с тобой прошли между частями разрубленного надвое жертвенного животного, чтобы ты позорил меня и моего Бога?» Но у главного гонца было еще одно, тайное послание, обращенное не к судье Иеффаю, а к Иеффаю-человеку, и в нем говорилось: «Подумай о предложении, которое я тебе сделал. Я не смотрю на тебя как на врага. Мое предложение остается в силе, несмотря на все. Отошли дочь с моим гонцом, и между нами вновь воцарится дружба. А если нет, мой бог Милхом нашлет много бед на тебя и твой Галаад».

Иеффая тронуло это послание. После вероломного нарушения договора он на месте Нахаша тут же напал бы на Галаад и перебил всех мужчин в окрестностях Хешбона. Он был благодарен царю за то, что тот пересилил себя и вновь предложил ему союз. Но при всех дружеских чувствах к этому умному и смелому человеку он понял: породниться с ним он не может. Иаала была частью его самого. Отдав ее, он обрекал и себя, и весь Галаад на служение чужому богу.

И он ответил царю: «Так говорит огорченный судья Галаада царю Аммона, справедливо считающему себя обиженным: мне очень жаль, что мои соплеменники оскорбили твоего Бога. Я готов связать и выдать тебе этих злодеев, дабы ты наказал их, как сочтешь нужным. Но дочь я тебе не отдам. И пойму тебя, если ты по весне пойдешь войной на мою страну. Знаю, ты не хотел этой войны. Поверь, я тоже ее не хочу. Это наши боги, твой и мой, хотят помериться силой друг с другом».

5

Иеффай пошел в дом Ягве.

– Ты хотел войны – ты ее добился, – сказал он Авияму. – И если Галаад погибнет, виноват будешь ты.