Лже-Нерон. Иеффай и его дочь [сборник Литрес]

Самегар отправился в путь. Ехал он на белой ослице, и сопровождал его только один слуга. Переправившись через Иордан, он добрался до Шилома и пробыл там три дня. Авиям наказал ему не задерживаться, так что вскоре он, пораженный всем увиденным в Шиломе, вернулся в Массифу с запечатанным посланием от первосвященника Елеада.

Не желая показать, что ждет ответа с тревогой и страхом, Авиям заставил себя сначала выслушать длинный отчет Самегара о поездке. А тот взахлеб рассказывал про множество исписанных табличек, плоских и свернутых трубочкой, которыми владели священники в Шиломе, про их удивительно обширные познания о прошлом отцов и праотцов. Покончив с этим, он стал обстоятельно излагать свое впечатление о тамошнем первосвященнике. Человек он высокоученый, быстрого ума, и вопросы задавал очень толковые, но, как Самегар уловил из его изысканно-вежливых фраз, нет в нем истинного благочестия и смирения перед Господом.

Наконец Самегар ушел, и Авиям остался один. Дрожащими от нетерпения пальцами он принялся разворачивать табличку с посланием. Дело это было непростое. Наконец он прочел. Елеад выражал свое сочувствие и понимание трудностей, кои создает его брату в Массифе буйная натура уважаемого судьи Иеффая. И все же было бы лучше, полагал он, если бы не священники, а военачальники, то есть Тахан и Иеффай, обсудили между собой возможность участия Ефрема в войне Галаада. Если Иеффай тотчас обратится к Тахану за помощью, тот окажет ее, причем большими силами. Если же встреча не состоится, то он, Елеад, может выставить лишь несколько сотен воинов, да и то лишь в том случае, если аммонитяне действительно будут всерьез угрожать Массифе.

Авиям тупо уставился на табличку. Горько рассмеялся. Да, у них там в Шиломе и глина хороша, и палочки для письма неплохие, и писать они умеют лучше некуда. Но то, что написано, – низость. Несколько сотен! Разве таким ничтожным посулом переломишь нежелание Иеффая воевать! Значит, и на этот раз зря унижался. И Авиям разозлился на самого себя, на Шилом, на тамошнего первосвященника. И со злости ухватился за первый попавшийся повод, чтобы хоть как-то выставить того в смешном свете. Галаадитяне любили потешаться над выговором ефремлян – те вместо «ш» произносили «с». И Авиям стал вслух перечитывать послание, передразнивая выговор Елеада, то есть произнося все «ш» как «с» и злобно веселясь. Даже название своего города не мог он правильно выговорить. «Силом, Силом! – повторял Авиям, язвительно улыбаясь. – Первосвященник Силома!»

Но потом, успокоившись и еще раз обдумав текст, он решил, что «да» в нем все же больше, чем «нет». Как ни мало обещал Ефрем, все же за долгие годы то была первая дружеская весть из западного Израиля. То было знамение свыше. Ягве смягчил сердца надменных ефремлян. Значит, Ягве хотел войны. И он, его служитель, имел право принудить строптивого военачальника ее начать.

Авиям оживился. Достоинства, которыми тот обладал от рождения, – физическая сила и воинская доблесть – с годами блекли, а проницательный ум, которым Ягве наделил Авияма, только креп. В час беды, которую навлекла на народ Галаада и на весь Израиль двойственность Иеффая, этот дар благодатен вдвойне. И снедаемый жгучим желанием нанести Иеффаю такой удар, который сделал бы разрыв с Аммоном необратимым, он стал прикидывать, взвешивать, одобрять и отбрасывать. Большой мастер по части тайных ходов и уловок, Авиям вскоре составил план действий, смелый и хитроумный.

4

На холме Хешбон с незапамятных времен жили боги. Старых богов изгнали, пришли новые, потом и им пришлось уйти. Семь поколений назад на этом холме жил бог Милхом. Сыны Израиля, взяв приступом город, разрушили его дома. Но потом царь Нахаш захватил холм и тотчас же начал возводить новый дом для своего бога – то святилище, защиту которого Нахаш обеспечил клятвенным договором с Иеффаем. Дом Милхома был устроен очень просто. Посреди замкнутого со всех сторон дворика стоял идол: полый столп, увенчанный изваянием быка; в столпе было две дверцы, внутри можно было разводить огонь. Царь Нахаш самолично освятил дом бога жертвенным сожжением и поручил его заботам трех священников.

Ни один израильтянин не присутствовал при жертвоприношении, с того дня прошли уже месяцы. И вдруг пополз слух, что сожгли тогда не животное, а человека, что жертвой был израильский мальчик по имени Бен Хаиль, один из тех мальчиков, которых Нахаш, захватив Елеалех, взял в плен и отправил в свою столицу.

Галаадитяне, жившие в окрестностях Хешбона, заволновались. Правда, и другим богам, издавна обитавшим на холме Хешбон, раньше приносились особые, человеческие жертвы, но только при больших несчастьях или необычайно великих победах. А царь Нахаш принес человеческую жертву, не имея на то особой причины, он сделал это из чистого озорства, чтобы только позлить и опозорить галаадитян и их бога Ягве.