Лжецаревич

Чуть светало, когда Никита-Медведь, сразу постаревший лет на десять, одетый в новые лапти, с котомкой за плечами, с толстой палкой в руке вышел из дверей своей лачуги и быстро, не оглядываясь, удалился.

Никто не видел его ухода, кроме Яшки, которому не спалось и который выполз из своей лачужки.

– А! Медведь ушел! Что за притча? Ну да нам это на руку – пойду к своей зазнобушке… – пробормотал он и, выждав, пока Никита скрылся на повороте, пробрался в избу Медведя.

Однако через минуту он выскочил оттуда с перекошенным от ужаса лицом, вбежал в свою избенку, лег на свою постель и с головой закрылся овчиной, которая заменяла ему одеяло, и все ж его трясла такая лихорадка от страха, что зубы стучали.

Видно, не по вкусу пришлась ему медвежья расправа!

VII. Удар судьбы

Лазарь Павлович вернулся домой после поездки с князем Щербининым в очень веселом расположении духа.

– Ну, мать! Зови Лександра! – сказал он Марье Пахомовне, едва вошел в светлицу.

Та бегло взглянула на него.

– Нализался, старый! – промолвила она, покачивая укоризненно головой.

– Нализался! Почему ж на радости и не нализаться? Да и вовсе я уж не так, чтобы…

– Значит, сладилось?

– А ты не спрашивай! «Значит, значит»… Зови-ка лучше Лексашку.

Константин, сидевший в светлице, с недоумением смотрел на отца и на мать. Он не мог понять смысла их таинственного разговора.

– Сходи, кликни Лександра, – сказала Константину мать.

Он поспешил исполнить ее приказание.

– Лександр! Подь, отец с матушкой кличут, – сказал он брату.

Тот побледнел и спросил:

– Зачем?

– Не знаю. Отец веселый такой.

Александр перекрестился и поплелся в светлицу. Он был похож на приговоренного к смерти. Константин последовал за ним. Его разбирало любопытство.

– Ну, сынок, садись-ка да потолкуем, – сказал Александру отец.

Сам Лазарь Павлович и Марья Пахомовна поместились за столом на лавке, Александр опустился на скамью против них. Константин присел в углу подле двери.

Александр, взглянув на лица родителей, побледнел еще больше: он понял, что не ошибся в своих предположениях насчет причины зова.

«Пришел час!» – подумал он.

Лазарь Павлович несколько времени молча поглаживал бороду и смеющимися глазами смотрел на сына.

– Хочу тебя, Лександр, маленько на цепь посадить, хе-хе! – начал Лазарь Павлович. – Будет тебе зря-то шататься. Правду ль я говорю, мать, что будет?

– Истинно твое слово! Давно пора, – ответила Марья Пахомовна.

– Ну, давно – не давно, а теперь пора пришла. Женить хочу я тебя, Лександр.

– Батюшка! Уволь! – промолвил сын.

– Э-э! Вот те и на! Это что же такое? – воскликнул старик.

– Дурь он себе в голову вбил, – заметила ему жена.

– Все, чай, насчет монастыря подумывает? Думал я, что дурость с него спала, ан он и до сих пор…

Вот что я тебе скажу, Лександр, – строго заговорил Лазарь Павлович: – Молиться Богу и душу спасать – доброе дело, а только наперед свершить надо то, что Бог повелевает. А Бог закон дал: «плодитесь и множитесь»… Посему тебе не о монастыре, а о женитьбе теперь думать надо. Когда ж поживешь с женой да детей, которые народятся, вырастишь, ну, тогда ступай в обитель иноческую, принимай чин ангельский.

– Батюшка! Не влечет меня земная суета. Богу хочу всю жизнь посвятить. За вас молиться буду.

– Ни-ни! И слушать не хочу! Лучше ты мне этого и не говори, не серди зря! Нашел я тебе невесту, какой лучше не сыскать: лицом – красавица, нравом кротка, работящая… Жена будет добрая. И с отцом ее сговорился… Дня через два смотрины устроим, а там я в «поле»[12] уеду. Вернусь – свадьбу сыграем, не вернусь – без меня отпразднуете, а только жениться на ней должен ты беспременно.

Александр сидел, опустив голову.

– Чего голову повесил? Дурень ты, право, дурень! Да тебе все парни на Москве завидовать станут, что берешь ты за себя дочку боярина Чванного Парамона Парамоныча!..

Все время спокойно сидевший в своем углу Константин при этих словах вскочил, как ужаленный.

– Как? Пелагеюшку?! Быть того не может! – крикнул он.

Отец грозно уставился на него.

– Чего ты заорал? Как быть не может, коли я говорю? Чего ты суешься не в свое дело? Да и здесь ты зачем? Брысь отсюда! – закричал Лазарь Павлович и топнул ногой.

Окрик отца мало подействовал на Константина.

– Быть не может! Быть не может! – кричал он.

Лазарь Павлович вышел из-за стола и подступил к нему со сжатыми кулаками.

– Как быть не может? Почему быть не может? – кричал, ее на шутку рассерженный старик.

– Потому что… Потому… – бормотал Константин.

Его так и подмывало сказать: «Потому, что люба она мне, а я ей люб!» – но он понимал, что после этих слов отец только расхохочется ему в глаза.

Александр мог отговариваться от женитьбы желанием сделаться монахом – это была основательная причина, но Константину говорить о своей любви было бы бесполезно – на такую причину Лазарь Павлович не обратил бы ни малейшего внимания: в его глазах любовь между парнем и девушкой была только «дуростью».

Поэтому Константин не мог ответить на вопрос отца и только безостановочно повторял «потому», «потому».

– Потому, что дурак ты большой руки! – воскликнул старик. – Ну, проваливай отсюда!