Лживая птица счастья - 2 (СИ)

К удивлению Ладожского, от их имени выступил не старик с благообразным лицом, а молодой мужчина лет тридцати на вид. Поклонившись Нику, он выпрямился и в его глазах блеснуло острое любопытство.

— Господин, смерть нам не страшна, но мы будем признательны, если вы повремените с казнью и дадите нам попрощаться с родными, — сказал он на хорошем английском.

Ладожскому показалось знакомым лицо монаха.

— Господин Ма Вей? — спросил он, вспомнив имя молодого астрофизика, и кивнул, не дожидаясь ответа. — Точно! Это тот самый талантливый дурак, что за раскрытие очередного тёмного секрета Вселенной получил Нобелевскую премию по физике, а затем пустился во все тяжкие, за что поплатился жизнями жены и сына, — сказал он, адресуясь к Нику.

Возмущённый его циничным высказыванием китайский учёный шагнул было к ним, но усилием воли взял себя в руки.

— Да, вы правы. Я заплатил за свою ошибку жизнями тех, кто был мне дороже всех, — сказал он смиренным тоном. На последних словах его голос дрогнул, и он опустил глаза, перебирая бусины тренгвы[1], связанные воедино чёрной кистью[2].

— И поделом тебе! Сел пьяным за руль, будь готов отвечать за последствия.

Ник поднял руку, призывая Ладожского к молчанию, а затем взял планшет и протянул его Ма Вею.

— Хуже другое, ты ошибся в элементарных расчётах, что не делает тебе чести как учёному. Вот правильное решение.

Китайский учёный помедлил, а затем взял планшет и впился глазами в строчки математических формул. Спустя время на его лице проступило отчаяние и он, не отрываясь от экрана, заметался по тесной камере.

— Не может быть! — вскричал он и по привычке попытался вцепиться в сбритые волосы. — Господи, какой же я идиот! Где только были мои глаза? Это же элементарно!

— Вот именно, — холодно уронил Ник.

Повинуясь его взгляду, Ладожский забрал планшет у китайца, и тот упал на колени.

— Господин, не гневайтесь! Дайте мне ещё одну возможность, и я сделаю всё, что в моих силах!

— Зачем? Собираешься продолжить свои исследования? Так они не имеют смысла, поскольку построены на ложных предпосылках.

— Я это понял, — поник Ма Вей. — Судя по тому материалу, что я только что видел, и тому, что добыл Ли Вейдж, вы далеко ушли. Намного дальше, чем земная наука.

— Этот самовлюблённый идиот думает, что мы пришельцы, — усмехнулся Ладожский и китаец смерил его острым взглядом.

— А разве это не так?.. Вы не похожи на обычных людей, — сказал он, не дождавшись ответа.

Ник тем временем закончил мысленный разговор с Палевским и снова обратил свой взор к Ладожскому.

— Подожди, я должен поговорить с Ли Вейджем, — сказал он и исчез за дверью.

— Скажите, нас убьют? — нерешительно проговорил Ма Вей.

— Думаю, да, — лаконично ответил Ладожский, стараясь не поддаваться жалости.

Ма Вей ему импонировал. Несмотря на высокомерие и махровый эгоизм (китаец был выходцем из очень богатой семьи), он был честен и искренне раскаивался в совершённом убийстве. К тому же они были ровесниками, и Иван невольно ставил себя на его место. «Как говорится, от тюрьмы и сумы не зарекайся», — вздохнул он, припомнив, что из-за недружественной интервенции на фондовых биржах корпорация семьи Ма находится на пороге разорения.

— Что ж, значит так тому и быть, — потеряно улыбнулся Ма Вей, по-прежнему стоящий на коленях. Он закрыл глаза и его губы зашевелились в беззвучной молитве.

Выйдя под открытое небо, Ник прошёлся по территории храма, а затем сел на скамью, испещрённую надписями паломников, и настоятель, который издали увидел его, прибавил шаг, а затем побежал — он не хотел заставлять ждать того, кого почитал как бога.

Не в силах что-либо вымолвить Ли Вейдж остановился у скамьи и протянул Нику туго набитый чёрный пакет и тот, прежде чем его принять, брезгливо поморщился — пакет был из разряда тех, что используют для сбора мусора, вдобавок выглядел так, будто его уже использовали по назначению. Сообразив, что дал маху, испуганный старик упал на колени.

— Мой господин, мне нет прощения! — воскликнул он с отчаянием и ударил себя по щекам. — Какой же я дурак! Будь у меня хоть крупица разума, я бы не посмел оскорбить вас столь неподобающим подношением!

— Сядь! — властно сказал Ник, и Ли Вейдж не посмел ослушаться.

Примостившись на краешке скамьи, он глянул на своего непростого собеседника.

— Мой господин…

— Не начинай! — упредил Ник череду его извинений. — Я знаю, ты не хотел оскорбить меня.

Вот только старик, чуткий как преданный пёс, безошибочно угадывал оттенки его настроения.

— Вы правы, мой господин, в спешке я взял первое, что попалось под руку, — сказал он упавшим голосом, и Ник постарался подавить вспыхнувшее раздражение.

— Ремино Ли, я не настолько мелочен, чтобы наказывать слугу за случайно совершённую ошибку, — сказал он ровным тоном и вопросительно глянул на монаха. — Здесь всё?

— Да, — ответил Ли Вейдж. — Разве я посмею вас обманывать? — вырвалось у него, и он виновато улыбнулся. — Простите, мой господин. Язык мой — враг мой.[3]

Он встал и, опустившись перед Ником на колени, выполнил коутоу[4], а затем протянул ему подаренное кольцо.