Лживая взрослая жизнь

— Главное чтобы это не было капризом. Если у тебя есть вера, то все в порядке.

Итак, он ничуть не возражал; но я сразу пожалела о том, что поделилась с ним своим намерением. Теперь, после Роберто, воспринимать отца как авторитет, как человека, достойного любви, было невыносимо. Какое он имел отношение к моей жизни? Я ни в коем случае не собиралась опять уважать его и любить. Если я когда-нибудь прочитаю Евангелие, я сделаю это ради молодого человека, которого слышала в церкви.

7

Попытка сблизиться с отцом, заранее обреченная на провал, лишь усилила желание увидеть Роберто. Я не выдержала и решилась опять позвонить Виттории. Она ответила грустным голосом, хриплым от курения. На этот раз она на меня не накинулась, не стала оскорблять, но и нежности не проявляла.

— Что тебе нужно?

— Хотела узнать, как ты.

— Нормально.

— Можно заехать к тебе в воскресенье?

— Зачем?

— Повидаемся. К тому же мне было приятно познакомиться с женихом Джулианы: если он снова приедет, я с удовольствием с ним встречусь.

— В церкви больше ничего не устраивают. Нашего священника собираются выгонять.

Она не дала мне времени рассказать, что я встретила дона Джакомо и обо всем знала. Виттория перешла на диалект: она была зла на всех — на прихожан, епископов, кардиналов, папу, а еще на дона Джакомо и даже на Роберто.

— Священник зашел слишком далеко, — сказала она, — это как таблетки: сначала они лечат, потом проявляется побочное действие. Так что теперь нам еще хуже, чем раньше.

— А Роберто?

— Роберто не думает о последствиях. Приезжает, устраивает невесть что, потом уезжает, мы его месяцами не видим. То он в Милане, то здесь, Джулиане от этого тоже не очень здорово.

— Но от любви-то ей хорошо, — сказала я, — разве любовь может причинить вред?

— Что ты в этом понимаешь.

— Любовь добра, ей не страшно долгое расставание, она все выдержит.

— Ничего ты не знаешь, Джанни, складно болтаешь по-итальянски, а сама ничегошеньки не знаешь. Любовь не очень-то прозрачная штука, она как окно в сортире.

Этот образ произвел на меня впечатление, я сразу подумала, что он противоречит ее рассказу об их с Энцо любви. Я похвалила Витторию, сказала, что мне хотелось бы чаще с ней разговаривать, попросила:

— Когда вы все вместе соберетесь на обед — ты, Маргерита, Джулиана, Коррадо, Тонино, Роберто, — можно мне тоже прийти?

Она рассердилась, голос зазвучал агрессивно.

— Сиди-ка ты лучше дома: твоя мать считает, что здесь тебе не место.

— Но я буду рада вас повидать. А Джулиана с тобой? Хочу с ней поговорить.

— Джулиана у себя дома.

— А Тонино?

— По-твоему, Тонино ест, спит и срет у меня?

Она резко оборвала наш разговор — грубо и, как всегда, вульгарно. Мне хотелось получить приглашение, узнать точную дату, быть уверенной, что через полгода или через год я снова увижу Роберто. Этого не произошло, но я все равно чувствовала приятное возбуждение. Виттория толком ничего не сказала про отношения Джулианы и Роберто, но я поняла: что-то пошло не так. Конечно, мнению тети нельзя было доверять, скорее всего, ее раздражало как раз то, что нравилось Джулиане и Роберто. Но я принялась фантазировать, что — проявив упорство, терпение и ради их же блага! — я стану посредником между ними и тетей, ведь я говорила так, что все меня понимали. Я решила найти Евангелие.

8

Дома Евангелия не оказалось, но я не учла, что как только я упоминала о какой-нибудь книге, отец сразу же ее доставал. Спустя несколько дней после нашего разговора он появился у лицея с комментированным изданием Евангелия.

— Просто прочитать — этого мало, — сказал он, — подобные тексты нужно изучать.

У него загорелись глаза, когда он произнес эту фразу. Подлинное призвание отца обнаруживалось, когда он обсуждал что-то возвышенное — книги, идеи… В такие мгновения мне становилось ясно, что он несчастлив, когда его голова ничем не занята, потому что тогда он не в состоянии скрыть от себя самого, насколько дурно обошелся со мной и с мамой. Занимаясь же важными проблемами, значение которых подтверждали книги с аккуратными пометками, отец был счастлив и ни по кому не скучал. Он перенес свою жизнь в дом Костанцы, там ему было удобно. Новый кабинет представлял собой большую светлую комнату, из окна было видно море. Отец снова стал устраивать собрания со всеми, кого я помнила с детства, — разумеется, за исключением Мариано, но всем уже казалось, что скоро все вернется на свои места и к их спорам вот-вот присоединится и Мариано. Портили жизнь отцу только мгновения, когда он не был занят и вновь оказывался лицом к лицу с тем, что натворил. Однако он легко ускользал от этих мыслей, моя просьба показалась ему отличной возможностью, убедила его, что и со мной все постепенно налаживается.