Лживая взрослая жизнь

— Твой отец моложе тебя. Ты взрослеешь, а он так и остался ребенком. И навсегда останется ребенком, невероятно умным ребенком, завороженным своими играми. Если за ним не следить, он поранится. Я должна была понять это еще в молодости, но тогда он казался мне взрослым мужчиной.

Мама ошиблась, но все равно она не отказывалась от своей любви. Я взглянула на нее с нежностью. Мне тоже хотелось так любить, но только не того, кто подобной любви не заслуживает. Она спросила:

— Что ты читаешь?

— Евангелие.

— Зачем?

— Потому что мне нравится один парень, а он хорошо знает Евангелие.

— Ты влюбилась?

— Ты что, с ума сошла? Вовсе нет. У него есть невеста, я просто хочу с ним подружиться.

— Не говори папе, а то он решит обсудить с тобой прочитанное и испортит все удовольствие.

Но эта опасность миновала — я прочитала все до последней строчки и, начни отец меня расспрашивать, легко отделалась бы общими фразами. Я надеялась однажды подробно обсудить все с Роберто и даже высказать какие-то конкретные замечания. В церкви мне показалось, что я жить без него не могу, но время шло, а я все жила и жила. Ощущение, что он мне необходим, постепенно сменялось другим. Теперь мне казалось необходимым не его физическое присутствие (я воображала, что он далеко, в Милане, что он счастлив, что у него куча важных и полезных дел и что все признают его заслуги) — у меня появилась цель: стать человеком, способным завоевать его уважение. Я начала воспринимать его как не вполне ясный — он одобрит, если я поступлю так? или будет против? — но при этом непререкаемый авторитет. В то время я даже перестала ласкать себя перед сном, вознаграждая за невыносимую тяжесть бытия. Мне казалось, что несчастным, обреченным на смерть созданиям повезло в одном: они могли унять боль, расстаться с ней, запуская расположенный между ног механизм, который ненадолго приносил забвение. Но я решила, что Роберто, узнай он об этом, пожалеет, что терпел рядом с собой, пусть даже несколько минут, человека, который привык сам дарить себе наслаждение.

9

В то время я — не приняв осознанного решения, а, скорее, в силу старой привычки — снова начала прилежно учиться, хотя лицей еще больше, чем раньше, казался мне местом для пустых разговоров. Вскоре я добилась неплохих результатов; а еще я старалась быть более открытой с одноклассниками и даже стала проводить с ними субботние вечера, хотя особенно ни с кем не сближалась. Разумеется, мне так и не удалось избавиться от манеры делать колкие замечания, подолгу молчать или внезапно впадать в ярость. Но все же я надеялась, что сумею стать лучше. Порой я глядела на тарелки, стаканы, ложки или даже на лежащий на дороге камень либо сухой листок и удивлялась их форме — результату человеческого труда или дару природы. Знакомые с детства улицы Рионе Альто я теперь рассматривала так, будто видела их впервые: магазины, прохожих, восьмиэтажные дома, белые полосы балконов вдоль охристых, зеленых и голубых стен. Меня очаровывал черный лавовый камень на виа Сан-Джакомо-деи-Капри — им были вымощены тротуары, по которым я проходила тысячу раз, старые здания — серо-розовые или цвета ржавчины, меня манили к себе сады… То же самое происходило с людьми: преподавателями, соседями по дому, торговцами, толпой на улицах Вомеро. Меня поражали жесты, взгляды, выражения лиц. В такие мгновения мне казалось, что во всем есть тайна и мне предстоит ее раскрыть. Но длилось это недолго. Периодически, хотя я и пыталась сопротивляться, все начинало меня раздражать, я обо всем судила резко, меня так и тянуло с кем-нибудь поругаться. Я не хочу быть такой, всякий раз твердила я себе перед сном, но понимание того, что проявить себя я могу только подобным образом — через нетерпимость, через грубость, — порой подталкивало меня не к тому, чтобы исправиться, а к тому, чтобы, испытывая нездоровое удовольствие, вести себя еще хуже. Я думала: раз меня не хотят любить, ну и ладно, пускай не любят. Ведь никто из них не знает, о чем я думаю днем и ночью; мысль о Роберто служила мне убежищем.

Однако я с радостью, которой сама от себя не ожидала, все чаще обнаруживала, что, несмотря на мой взрывной характер, одноклассники хотели общаться со мной, они приглашали меня на праздники и порой даже восхищались моими странными выходками. Только благодаря этому мне удавалось не подпускать близко Коррадо и Розарио. Первым снова появился Коррадо. Он пришел к лицею и заявил:

— Пойдем погуляем на вилле Флоридиана.

Я хотела отказаться, но, чтобы вызвать любопытство следивших за нами одноклассниц, согласно кивнула, однако вывернулась, когда он положил руку мне на плечо. Поначалу он пытался меня смешить и я из вежливости смеялась, но потом он потащил меня подальше от дорожек, в кусты, и тогда я сказала “нет” — сначала вежливо, потом весьма решительно.

— Разве мы не жених и невеста? — спросил он с искренним удивлением.

— Нет.

— Как нет? А то, чем мы занимались?

— Это чем же?

Он растерялся.

— Ты сама знаешь.

— Я уже и не помню.

— Ты говорила, что тебе было весело.

— Я врала.