Когда отец говорил таким голосом, я точно знала: речь шла о том, кем он искренне восхищался и кому немного завидовал. Ему стало любопытно, он спросил, как я познакомилась с Роберто, и убедился, что мой Роберто и был тем самым молодым ученым, который печатал очень глубокие статьи в авторитетном журнале Католического университета. Я залилась краской — от гордости, от ощущения, что отомстила отцу. Я подумала: вот ты все читаешь, занимаешься, пишешь, а он все равно намного лучше тебя, да ты и сам это знаешь, ты только что в этом признался. Отец спросил с удивлением:
— Вы познакомились в Пасконе?
— Да, в церкви. Он родился в том районе, а потом перебрался в Милан. Меня с ним познакомила тетя Виттория.
Отец выглядел смущенным, словно из-за нескольких последних фраз его представления о географии пошатнулись; ему явно никак не удавалось сложить вместе Милан, Вомеро и Пасконе, где родился и он сам. Но он быстро вернулся к обычному тону родителя и наставника:
— Что ж, отлично, я очень рад. Кто бы ни вызывал у тебя интерес, твое право и даже обязанность познакомиться с этим человеком поближе. Так люди и растут. Жаль только, что ты почти не видишься с Анджелой и Идой. У вас много общего. Вы должны стать подругами, как раньше. Ты знаешь, что у Анджелы тоже есть приятели в Пасконе?
Мне показалось, что название района, которое обычно отец произносил с раздражением, горечью, презрением, причем не только в моем присутствии, но и, скорее всего, в присутствии Анджелы, чтобы бросить тень на друзей приемной дочери, на сей раз прозвучало без особой досады. Хотя, возможно, я преувеличивала: наверное, я не справлялась с желанием, от которого было больно мне самой, — желанием выставить отца ничтожным человеком. Я взглянула на его нежную руку, которая уже поворачивала ключ зажигания, и решилась:
— Хорошо, я ненадолго съезжу к тебе домой.
— А дуться не будешь?
— Нет.
Он обрадовался; мы поехали.
— Это не только мой дом, но и твой.
— Я знаю.
Пока мы ехали в Позиллипо, я долго молчала, а потом спросила:
— Ты много разговариваешь с Анджелой и Идой, у вас хорошие отношения?
— Вполне.
— Лучше, чем были у них с Мариано?
— Не исключено.
— Кого ты больше любишь: меня или их?
— О чем ты? Тебя я люблю намного сильнее.
День прошел хорошо. Ида захотела прочитать мне пару своих стихотворений, и мне они очень понравились. Когда я начала восхищаться, она крепко обняла меня, а потом стала жаловаться на школу, где было скучно, где не давали свободы, школа казалась ей главным препятствием на пути к литературному призванию; она обещала, что даст мне прочитать длинный роман о нас троих, надо только найти время его дописать. Анджела все время гладила и тискала меня, словно отвыкла от моего присутствия и желала удостовериться, что я на самом деле пришла. Внезапно она принялась вспоминать наше детство — искренне, то смеясь, то со слезами на глазах. Я не помнила ничего или почти ничего из ее рассказов, но говорить ей об этом не стала. Я только кивала, смеялась, порой, глядя на счастливую Анджелу, с грустью думала о временах, которые, как мне казалось, давно прошли и которые Анджела вспоминала с таким теплом, невольно выдумывая то, чего не было.
— Ты стала очень красиво говорить, — похвалила меня Анджела, как только Ида неохотно отправилась делать уроки. Мне захотелось сказать ей то же самое. Я осмелилась зайти на территорию Виттории, а также Коррадо и Розарио и нарочно употребляла как можно больше диалектных слов, подражая диалектной интонации. Но мы с Анджелой уже возвращались к нашему общему детскому языку, во многом позаимствованному из книг, которые мы когда-то читали и которые даже не помнили. “Ты меня бросила”, — посетовала она, но без особой обиды — и со смехом призналась, что везде чувствовала себя не в своей тарелке, нормальным для нее было только общение со мной. В общем, мы с удовольствием возобновили прежнее знакомство; Анджела выглядела довольной. Я спросила про Тонино, она ответила:
— Я стараюсь с ним больше не видеться.
— Почему?
— Он мне не нравится.
— Он красивый.
— Хочешь — подарю.
— Нет, спасибо.
— Вот видишь! Он и тебе не нравится. А мне понравился только потому, что я думала, что он нравится тебе.
— Неправда.
— Правда-правда. Так было всю жизнь: как только тебе что-то нравилось, я сразу же решала, что мне оно нравится тоже.