Лживая взрослая жизнь

Я дала ей выговориться и даже несколько раз повторила, что она права. “Он прилип к тебе, как пиявка! — сказала я, а потом прибавила: — Но все же такого встретишь нечасто, обычно парни грубые, агрессивные, вонючие, а он просто слишком сдержанный, хотя рядом с ним можно со скуки повеситься. Не бросай его, бедненького, где ты еще такого найдешь?”

Мы все время смеялись. Смеялись над словами “пиявка”, “ни рыба ни мясо” и над выражением, которое, наверное, слышали в детстве от Мариано: “со скуки повеситься”. Смеялись из-за того, что Тонино никогда не смотрел в глаза — ни Анджеле, ни кому другому, словно он тщательно что-то скрывал. А еще смеялись, когда она рассказала, что как только он ее обнимал, у него надувались штаны и она сразу же отодвигала свой живот — ей было противно, — но больше он себе ничего не позволял и даже не пытался засунуть ей руку под лифчик.

15

На следующий день зазвонил телефон, я ответила: это была Джулиана. Ее голос звучал ласково и в то же время серьезно, словно перед ней стояла важная задача, не допускающая шуток и вольностей. Она сказала, что узнала от Тонино о том, что я собираюсь ей позвонить, и с радостью решила сделать это первой. Она хотела меня увидеть — для Роберто это тоже было важно. На следующей неделе он приедет на конференцию в Неаполь, и оба они будут счастливы со мной повидаться.

— Повидаться со мной?

— Да.

— Ну, с тобой я с удовольствием повидаюсь, а и ним нет. Я его стесняюсь.

— Почему? С Роберто очень легко.

Разумеется, я согласилась, я давно ждала подобного случая. Но чтобы мое волнение немного улеглось, а может, чтобы прийти на будущую встречу, укрепив предварительно наши с Джулианой хорошие отношения, я предложила ей вместе погулять. Она с радостью согласилась: “Можно даже сегодня”. Джулиана работала секретаршей у зубного врача на виа Фориа; мы встретились после обеда у станции метро на пьяцца Кавур. С недавнего времени мне нравился этот район, он напоминал мне о музейных бабушке и дедушке, о любящей родне, которая была у меня в детстве.

Однако, завидев Джулиану еще издалека, я расстроилась. Джулиана была высокая, двигалась изящно, она шла ко мне, излучая гордость и веру в себя. Сдержанность, которую я ранее отметила у нее в церкви, распространилась теперь на ее одежду, обувь, походку; казалось, что Джулиана была такой от рождения. Она весело защебетала, чтобы я почувствовала себя непринужденно, и мы побрели куда глаза глядят. Миновали Музей, стали подниматься по виа Санта-Тереза. Я почти онемела, пораженная тем, как крайняя худоба и почти незаметный макияж придавали Джулиане аскетичную красоту, которая вызывала почтение.

Я подумала: вот что сделал Роберто, он преобразил девушку с окраины, превратил ее в барышню, о которой пишут стихи. В какой-то момент я воскликнула:

— Ты так изменилась, ты стала еще красивее, чем тогда, в церкви!

— Спасибо.

— Наверное, это из-за любви, — отважилась сказать я: эту фразу я часто слышала то от Костанцы, то от мамы.

Она рассмеялась, стала отнекиваться, сказала:

— Если под любовью ты подразумеваешь Роберто, то нет, он тут ни при чем.

Оказывается, она сама почувствовала желание измениться, предприняла для этого огромные усилия, и пока все еще не закончилось. Сначала она попыталась объяснить мне, что нам всегда хочется нравиться тем, кого мы уважаем, кого любим, но постепенно, переходя от одного довода к другому, запуталась и стала рассказывать, что Роберто она нравится любая — и такая, какой была с детства, и теперешняя. Он ничего ей не навязывал — ни причесок, ни нарядов, ничего.

— А ты, как я вижу, — сказала она, — переживаешь, потому что думаешь, будто он из тех, кто целыми днями корпит над книгами, наводит на всех страх и диктует правила. Это не так, я помню его совсем маленьким, он никогда много не занимался, как те, которые хотят стать учеными. Он вечно торчал на улице и гонял мяч, он из тех, кто выучивается сам по себе, ему всегда удавалось делать одновременно кучу дел. Он как зверь, который не различает хорошую и плохую пищу, ему все равно, потому что — и я это видела! — он способен преобразить все, что угодно: легонько дотронется до чего-нибудь — и вот ты уже замираешь с раскрытым от восхищения ртом.

— Наверное, он и с людьми поступает так же.

Она засмеялась, но как-то нервно.